– О-ох! – прогудел мистер Телемакос, задумчиво покачивая головой. – Мне бы очень хотелось добраться до этого манускрипта. Говорят, в нем содержатся весьма важные сведения о судьбе последних амазонок.
– Последних? – Я недоуменно глянула на мистера Телемакоса.
Если он действительно верил в то, что амазонки продолжают жить рядом с нами, почему он говорит о «последних» из них?
Мистер Телемакос пожал плечами так, что стол пошатнулся.
– Я просто повторяю то, что слышал. Но суть вот в чем: мы никогда ничего не узнаем, пока этот труд не будет должным образом переведен и опубликован. – Он кивнул мне. – И поверьте мне, моя рыжая филологиня, тому ученому, который выполнит эту задачу, достанется вечная слава!
– Вы хотите сказать, тому, кто украдет манускрипт у Резника?
– Украдет… или позаимствует… – Похоже, мистера Телемакоса ничуть не смущала этическая сторона дела. – Когда речь идет об этом человеке, я бы сказал – все средства хороши.
Я чувствовала, как Ник прожигает меня взглядом, но не обращала на это внимания.
– Мне бы только одним глазком взглянуть…
Джеймс кивнул, давая мне понять, что я приняла мудрое решение.
– Взглянуть и получить паспорт. Считайте, что он уже у вас в кармане.
Мы отправились в Стамбул на следующее утро. Несмотря на весьма откровенные попытки Джеймса убедить их отказаться от приглашения, и Ребекка, и Ник настояли на том, чтобы поехать с нами.
– Ты что, с ума сошла? – спросила Ребекка, когда я предложила ей остаться на лодке с мистером Телемакосом и немедленно отправиться на поиски нового места работы вдоль побережья Черного моря. – Ты действительно думаешь, что я позволю тебе отправиться на эту вечеринку одной? Нет. Мы вместе туда нырнем и, если что, вместе пойдем на корм акулам. Мы с тобой можем быть приманкой в руках Джеймса, а Ник – его телохранителем, он уж очень хорош в том, что касается мускульной силы и неразговорчивости. Верно, Ник?
До Стамбула было семь часов пути. Но нам с Ребеккой, втиснутым на заднее сиденье, в то время как Джеймс и Ник жарились впереди, они показались вечностью. Не важно, что мы сами вызвались сесть сзади; наши физические неудобства и в сравнение не шли с теми предчувствиями, которые одолевали меня с того самого момента, как мы покинули Чанаккале, и продолжали нарастать, пока мы ехали на север вдоль побережья. Мое внезапное решение отправиться с Джеймсом на маскарад к Резнику имело смысл, пока оно касалось только нас двоих. Но честно ли было с моей стороны вовлекать в это еще и Ребекку? Что касается Ника, я была уверена в том, что он и сам о себе позаботится, но, несмотря на это, тоже за него тревожилась. А что, если Резник его узнает?
– Какая будет трагедия, – услышала я слова Ника, обращенные к Джеймсу, – если все эти школьники, которые так любят ходить по музеям, вдруг снова начнут читать книги и узнают о древних цивилизациях! Представьте себе мир, где все артефакты из Древнего Египта действительно окажутся в Египте, а все древности Греции вернутся в Грецию. Как вы думаете, нам тогда действительно придется путешествовать, чтобы их увидеть? Ведь украсть мы их не сможем.
– Стоит только свернуть на эту дорожку, – сказал Джеймс, как наверняка говорили много раз и он сам, и члены его семьи, – и вам уже никогда с нее не сойти. Это очень опасное занятие – выдергивать нитки из общей ткани цивилизации. Все полотнище может рассыпаться.
– Знаете, – ответил Ник, – есть ведь множество людей, у которых над диванами висит копия «Кувшинок» Моне. Но я могу с уверенностью сказать, что ни один из них не сходит с ума из-за того, что у него или у нее нет оригинала. Почему? Да потому, что, если оставить в стороне социалистов и грабителей банков, нормальные, разумные люди не чувствуют влечения к вещам, которые им не принадлежат. – Ник поерзал на сиденье, явно страдая от того, что между ним и Джеймсом слишком мало пространства. – И кстати, мы вовсе не пытаемся распустить великое полотно цивилизации, мы просто немножко исправляем рисунок на нем.
Джеймс покачал головой:
– Ну, желаю удачи. Вот если бы только мир был таким сговорчивым. Любого, кто пытается определить, какая именно страна законно владеет тем или иным артефактом, ждет головная боль длиною в жизнь.
– Вы это скажите Национальному музею в Дании, – откликнулся Ник, наклоняясь вперед. – Они уже вернули в Гренландию тридцать пять тысяч артефактов, принадлежащих эскимосам. Думаю, они как раз считают это лекарством от головной боли.