Царица амазонок

– Да неужели? – бросил Ник, и вся его недавняя дружелюбность вдруг испарилась, как будто всегда была лишь маской. – Я так понимаю, вы его получили от кого-то из земляков, а? Вот только присвоение древних артефактов не вполне законно, если вы меня понимаете…

И в этот момент я начала наконец понимать, что на самом деле Ник вовсе не расспрашивает меня о браслете моей бабушки. Нет, он обвиняет меня в том, что я украла браслет из саркофага! Но получалось, что, если я начну это отрицать, все равно останется загадкой, как именно этот самый браслет оказался на моей руке… А при данных обстоятельствах мне бы хотелось избежать объяснений любым способом.

Поэтому я мгновенно приняла решение и сказала как можно более спокойным тоном:

– Но если бы я его не взяла, он был бы утрачен навеки. Разве не так? Но вы не беспокойтесь, я и не думала оставлять его себе, просто решила придержать для надежности. – Я повернула голову и снова посмотрела на профиль Ника; сейчас, когда он выслушивал мои оправдания, то выглядел еще более непроницаемым, чем обычно. – Да и в любом случае я не понимаю, почему эта вещь принадлежит вам больше, чем мне. Ее следует выставить на всеобщее обозрение…

– Ну, тогда снимите его. Я позабочусь о том, чтобы он в конце концов оказался в каком-нибудь музее. В правильном музее.

Нахмуренные брови Ника говорили о том, что британские музеи к этой категории не относятся.

Какое-то время мы оба молчали. Несмотря на прохладный ветер, я покрылась п'oтом, пока мой мозг отчаянно искал какую-то возможность спасти положение. В конце концов я решила сказать правду:

– Я не могу его снять.

Ник уставился на мое запястье, ничуть не скрывая своего недоверия.

Я протянула ему руку:

– Попробуйте сами.

Я ничуть не блефовала; я знала, что и Нику ни за что не удастся снять браслет с моей руки.

Он даже не попытался этого сделать.

В ту ночь, задремав в машине, я снова увидела во сне бабулю.

Мы с ней стояли рядом на каком-то утесе, глядя на какой-то фантастический пустынный пейзаж. Я была в пижаме, а бабуля была одета в свой любимый поношенный халат, и ее седые волосы свободно падали ей на спину. Позади нас сидели в малолитражке мои родители, они громко спорили, думая, что мы их не слышим.

– Я не могу больше этого выносить, – говорила моя мать. – Сегодня утром я снова нашла в постели Дианы один из этих рисунков!

Она имела в виду мои рисунки воображаемых амазонок, большинство из которых создавались нашими с бабушкой совместными усилиями в те редкие, а потому особо драгоценные творческие моменты, когда за нами не наблюдали воображаемые мужчины в зеленых одеждах. Устроившись за бабушкиным обеденным столом, мы с ней рисовали воительниц-амазонок во всех подробностях, используя все до единого цветные карандаши, стоявшие в стаканчике.

Обычно я проявляла завидную осторожность, пряча свидетельства нашей с ней шпионской деятельности, засовывая их на самое дно платяного шкафа, но время от времени очередной рисунок до такой степени зачаровывал меня, что вечером я клала его себе под подушку. И конечно же, такой рисунок почти всегда попадал в руки моей матери, хотя она бы предпочла увидеть ругательное письмо от моей классной руководительницы, чем картинку с женщиной, сидящей верхом на коне, с боевым топором в руках.

– Ну а если бы она была мальчиком, – возразил мой отец, что случалось с ним крайне нечасто. – Ты бы стала тогда тревожиться из-за таких рисунков?

Мама застонала от раздражения. Она совсем не привыкла к тому, чтобы ей перечили, и, уж конечно, этого не должен был делать ее супруг. Они познакомились в экскурсионном автобусе в Лондоне около двенадцати лет назад; мама была американской туристкой со списком достопримечательностей в руках, она завоевывала Старый Свет, постоянно его фотографируя, а отец, рассеянный старый холостяк, просто скучал, сидя неподалеку, – он в этом автобусе оказался случайно, перепутав его с девятнадцатым маршрутом, который шел к Финсбери-парку.

С тех пор они ничуть не изменились.

– Мне не так уж легко говорить подобные вещи, – продолжила мама таким тоном, который пресекал возможность дальнейших споров. – В конце концов, ты ее сын. Она больна, Винсент…

Я зажала уши ладонями, не желая слышать того, что должно было за этим последовать. Но невозможно было остановить неизбежное. И бабушка тоже это знала.

– Не плачь, малышка, – прошептала она, касаясь моей щеки. – Так должно было быть. – Она потуже затянула пояс халата и прищурилась, вглядываясь в бесконечность пустыни. – Я должна вернуться к своему народу…

– Но я не хочу, чтобы ты уезжала! – Я обхватила бабушку руками. – И они не могут тебя заставить! Если они так поступят, я просто сбегу из дома…

– Нет! – Бабушка разжала мои руки. – Мне нужно, чтобы ты выросла большой и сильной и понимала бы мир. Узнай все, что только можно узнать об амазонках, но никогда не признавайся в том, что ты одна из нас. – Бабушка крепко стиснула мои плечи и пристально уставилась на меня голубыми глазами. – Не забывай, я оставила тебе инструкции…

Я смахнула слезы:

– Какие еще инструкции?