Однако час, предшествовавший ее бегству на автобусную станцию, был переполнен ужасом. Они с Джеймсом ждали меня перед туалетной комнатой Резника добрых десять минут, пока наконец не поняли, что меня там нет. Джеймс решил, что я, должно быть, куда-то сбежала с Ником, и они с Ребеккой немного поспорили из-за этого.
Потом, видя, что из гостей в доме больше никого не осталось, они решили выйти к машине – проверить, не жду ли я их там. Ребекка пошла вперед, все еще слишком рассерженная на Джеймса, чтобы разговаривать с ним. Так она мне сообщила между рыданиями. Но как только она вышла за ворота, позади послышался чей-то крик. Обернувшись, она увидела охранников Резника, направлявшихся к Джеймсу, чтобы не дать ему уйти. Не понимая, что происходит, Ребекка все же инстинктивно ощутила, что им грозит опасность… и бросилась бежать, предоставив Джеймса самому себе.
– Я так ужасно себя чувствую! – пробормотала она, вспоминая эти мгновения. – Я должна была остаться с ним, но… я просто перепугалась. Я помчалась к машине, посмотреть, не ждешь ли ты там, но машину почему-то уже грузили на эвакуатор. Полицейский сказал что-то, чего я не поняла, – вроде бы для парковки там необходим гостевой жетон… Мне так жалко Джеймса!
– Я уверена, с ним все будет в порядке, – сказала я. – Вполне понятно, что Резнику захотелось с ним поговорить. Ты же их видела вместе. Они давно знакомы. К тому же Джеймс – сын лорда Моузлейна. Резник никогда бы не осмелился…
– Но я ему звонила, его номер недоступен!
– Так перестань звонить! – рявкнула я, понемногу теряя терпение. – Резник именно так всех и выслеживает! И можно не сомневаться, что он скоро начнет разыскивать «Историю амазонок», так что нам с тобой следует затаиться и друг с другом не связываться. Лучшее, что ты можешь сделать, – это уплыть подальше с мистером Телемакосом.
– А ты? – спросила Ребекка. – Ты где?
Я окинула взглядом шумный аэропорт, гадая, как много я могу ей сказать. В конце концов, это было лишь вопросом времени – когда именно начнется погоня за мной… И дело было только в том, кто первым до меня доберется? У Ника был мой след; у Резника был Джеймс. Я, конечно, могла подумать о том, чтобы вернуть «Историю амазонок», вот только кому? И как? Нет, было слишком поздно для широких жестов, решила я; все, что я могла сделать, – это уделить побольше внимания себе самой.
Это казалось очень странным – то, что я стояла в телефонной будке, окруженная уверенными в себе путешественниками, которые точно знали, куда они направляются… и осознавала, что нахожусь в бегах.
– Я не могу тебе сказать, – ответила я наконец. – Но я найду способ покончить со всем этим, обещаю.
Завершив разговор с Ребеккой, я немного подумала, а потом позвонила Катерине Кент. Мы не разговаривали с вечера перед моим отъездом; я только отправила ей сообщение из Алжира, и все. И тем не менее моя всевидящая наставница знала достаточно о моих передвижениях, чтобы отправить Джеймса в Трою точно в тот день, когда я туда добралась. Как такое могло быть? Мне казалось, что ответ на этот вопрос поможет мне определиться со следующим ходом.
Я трижды набрала ее номер, но с одинаковым результатом: пронзительный сигнал сообщал мне о том, что номер отключен. И это сильнее, чем что-либо другое, заставило мой страх превратиться почти в панику. С того самого времени, как был изобретен телефон, номера в Оксфорде ни разу не менялись; и тот факт, что Катерина Кент оказалась вне зоны действия сети, был явным признаком того, что мой мир разлетается вдребезги.
Удалившись в туалетную комнату, я села в кабинке на крышку унитаза, чтобы обо всем еще раз хорошенько подумать. На меня надвигались неприятности, в этом не оставалось сомнений. Где бы я могла спрятаться, пока все не успокоится хоть немного? Я пребывала в таком отчаянии, что готова была биться головой о дверцу кабинки, и принялась рыться в своей сумке, чтобы выяснить, сколько денег у меня осталось. И тут я наткнулась на записку мистера Телемакоса с названием немецкого музея, где, как он полагал, хранился последний оставшийся браслет с головой шакала.
Уставившись на незнакомую мне фамилию, я почти почувствовала, как мой шакал откликнулся на чей-то далекий зов. Сделав несколько глубоких вдохов, словно я собиралась зайти в холодную воду, я решила, что это имя – ответ на все мои вопросы.
Глава 34
Земля погрузилась в траур.
Солнце скрылось навсегда, а луна обрела высшую власть. Ничто более не могло расти или цвести. Оставались лишь движения океана, приливы и отливы, вечно бьющиеся о берег, никогда не утихающие. О земле же никто больше не заботился.
Съежившись на полу храма, Мирина ощутила дрожь, но решила, что дрожит она сама. Глубокая дрожь в самом сердце ее собственного существа, молчаливый, раздирающий вопль тоски. Казалось лишь естественным, что ее горе должно отразиться в мрачном строении, окружавшем ее.