Очередной высокомерный взгляд поставил меня на место.
– Сомневаюсь. А теперь извините нас…
Действуя без малейших колебаний, медики отсоединили от тела Ника все трубки и провода и быстро и искусно заменили их такими же, но от передвижной системы. Когда они покатили кровать наружу, я побежала за ними по коридору.
– Я не шучу, – сказала я мистеру аль-Акрабу. – Вы не посмеете… – Я протянула руку и попыталась схватить поручни кровати. – Стойте! Вы не понимаете!
Спокойно и без усилий мистер аль-Акраб снял мои руки с поручней, а медики поспешили дальше по коридору и исчезли за углом.
– Ох, почему же, я прекрасно понимаю! – сказал мистер аль-Акраб, снисходительно похлопывая меня по плечу. – Ник – мой сын. Он всегда вот так действует на женщин. Вот… – Он достал из кармана пиджака толстую пачку купюр и решительно впихнул ее мне в ладонь. – Купите себе что-нибудь в качестве компенсации. Ему бы это понравилось.
Когда поднялось солнце, я села во внедорожник Резника и снова поехала на Рааттеенскую дорогу, но обнаружила, что наш с Ником арендованный автомобиль больше не торчит в канаве, а все следы схватки занесены снегом. Исчезли и наши вещи, и моя куртка, и «История амазонок», и письмо бабули… и даже ни единого отпечатка ног вокруг не осталось.
Я поехала дальше, упорно отыскивая путь к тайному убежищу амазонок, хотя при дневном свете все вокруг выглядело совершенно иначе, а самодельные дорожные указатели исчезли.
Но когда я уже ехала по извилистой подъездной дороге, то увидела, что потратила время впустую. Исчезли не только машины, остававшиеся на этой дороге, но и сам дом. На месте старого печального особняка теперь высилась лишь груда обгоревших камней.
Выйдя из машины, я немного побродила вокруг, по колено в снегу, ища хоть какие-то признаки жизни. Из-под почерневших руин здания еще поднимались кое-где тонкие струйки дыма.
Стоя там, глядя на развалины, я чувствовала себя странно оцепеневшей. Чего я ожидала? Что амазонки все еще будут здесь, что я застану их старательно отскребающими пятна крови с пола?
Обходя фундамент дома по кругу, я заметила старый серый сарай, пристроившийся поодаль, среди деревьев. Это было длинное высокое строение – пожалуй, даже побольше самого сгоревшего дома. Подобравшись к нему через снег, я с осторожным любопытством открыла двери.
Внутри я увидела десятки пустых конских стойл и груды грязной соломы на полу… И следы поспешного бегства: перевернутую тачку, разорванный тюк кормового сена…
В глубине конюшни имелась другая дверь, открытая настежь. За ней находилось огромное пустое помещение с бетонным полом. Моим первым впечатлением было то, что здесь, на этом обширном пространстве с высокими, как в соборе, потолками, хранилось нечто чрезвычайно важное… Чего теперь здесь не было. Но потом я заметила три веревки, свисавшие с балок перекрытия и… трапеции.
Внезапно я вспомнила, как Отрера рассказывала о бродячем цирке, бывшем некогда балтийским отделением организации амазонок, и поняла, что в этом пустом зале действительно было нечто особенное: тренировочная площадка. И ни единое зеркало или тюфяк на полу не смягчали ее суровости; здесь работали не ради представления, это было место сосредоточения, напряженных усилий, боли.
Надписи на стенах подтвердили мою догадку. Большинство из них были на неизвестных мне языках, но две оказались на английском. Одна была довольно длинной: «Те, кто может дать нам достаточно свободы, чтобы обрести немножко временной безопасности, не заслуживают ни свободы, ни безопасности». Вторая оказалась короче: «Нация овец порождает правительство волков».
Подойдя к поручню, тянувшемуся вдоль стены, я схватилась за холодный металл и попыталась подтянуться. Но не смогла. Когда-то я это делала, в детстве, вместе с Ребеккой играя в саду в амазонок, но потом… став взрослой, я с удовольствием прислушивалась к тем, кто утверждал, будто женщинам такое просто не дано.
Возвращаясь обратно через конюшню, я внимательно осматривала все вокруг, надеясь найти какие-то забытые вещи, что-нибудь, какой-нибудь маленький сувенир, который дал бы мне силу жить дальше. Но все исчезло. И я просто собрала горсть зерна, высыпавшего из порванного мешка для корма, и сунула его в карман.
Где теперь балтийский филиал союза сестер? Хотелось бы мне знать. И что случилось с Джеймсом? Исчез ли он в дыму пожара, как и прочие тайны дома амазонок?
Похолодев при воспоминании о кровавом завершении войны Резника с амазонками, я повернулась, чтобы выйти наружу. И тут заметила нечто, висевшее на гвозде рядом с дверью. Это была моя куртка. Изумленная, я сняла ее и внимательно осмотрела. И конечно же, в карманах обнаружила все то, что считала потерянным: мои деньги, паспорт (опять!)… и бабушкино письмо.
Усевшись на опрокинутую тачку, я там же, на месте, открыла конверт. Письмо было коротким, а неровные буквы заставляли предположить, что бабуля была уже довольно слаба, когда писала его.