Царица без трона

Так или иначе, но пуля попала в клинок и вышибла его из руки Корецкого, а сила выстрела вновь повергла ошалелого шляхтича наземь.

– Ты, сударь, ведешь себя недостойно, – укорил поверженного забияку пан Адам. – Твое счастье, что наш гость – человек благородный. Его мастерство стрелка еще в Гоще стало притчей во языцех, так что он уже дважды мог бы проделать в твоем лбу здоровенную дырку. Однако ты жив, надо надеяться, останешься таким еще долго… Езус Христус, да что это с тобой, пан Вольдемар?! – в тревоге воскликнул он, глядя на Корецкого, у которого вдруг выступила пена на губах, закатились глаза, а все тело начали сводить судороги. Растерянно оглянулся на подоспевшего Димитрия. – Неужели ты все-таки попал в него?!

Царевич ошеломленно покачал головой:

– Попал в клинок. Мне кажется, он… Он умирает от яда! Неужели кто-то подсыпал ему в вино яд? Но зачем? Почему?

– Нет… – прохрипел Корецкий, извиваясь на земле всем телом. – Это клинок… я порезался о клинок… он был отравлен!

– Зачем? Почему? Кто отравил его? – на разные голоса вскричали столпившиеся вокруг несчастного умирающего люди. – Ведь ты достал его из собственного сапога!

– Мне дал его… – Голос Корецкого упал, и, чтобы расслышать дальнейшее, Адам Вишневецкий упал рядом на колени, приложил ухо к его губам, однако половины слов так и не разобрал.

– Священника! – крикнул Вишневецкий, но было уже поздно.

По телу умирающего прошла судорога, другая, он тотчас вытянулся и затих. Пан Адам закрыл пальцами его страшные выпученные глаза, перекрестился и встал с колен:

– Прими, Господь, его душу грешную… Страшно, что делает с человеком зависть. А ведь пан Вольдемар был добрый шляхтич. Но ненависть и ревность ослепили его. Он сказал только, что какой-то неизвестный слуга посулил ему выкрасть у нашего гостя известное вам письмо, – пан Адам многозначительно кашлянул, – а потом дал отравленный кинжал, чтобы непременно покончить с паном Димитрием. Корецкий еще бормотал что-то о царевых подсылах… Видимо, Годунов прослышал о царевиче и забеспокоился. Надо проверить слуг, надо искать… – Он осекся и повернулся к Димитрию, который стоял чрезвычайно бледен и покачивался. – Ради всего святого! Что с тобой, пан Димитрий?!

– Ваше высочество! – крикнул страшно обеспокоенный Мнишек, бросаясь к нему, однако было поздно: царевич без памяти грянулся оземь.

Ох и суматоха поднялась! Кто-то кричал, что надо бежать искать отравителей, кто-то звал доктора, кто-то выкликал священника. Пан Мнишек громогласно взывал к Божьему милосердию, а братья Вишневецкие собственноручно волокли дорогого гостя в дом.

Среди всей этой суматохи спокойным оставался только пан Казик. Он придержал за рукав своего приятеля, пана Тадека, который тоже порывался куда-то бежать, кого-то искать, и успокаивающе сказал:

– Не спеши. Все равно никого не найдут. Уверяю тебя, что все подсылы давно скрылись из Самбора. Или сбежали, как только поняли, что Корецкий потерпел поражение. Поэтому стой спокойно.

– Как я могу стоять спокойно?! – всплеснул руками пан Тадек. – Ведь пани Удача вновь повернулась к нам спиной! Претендент вот-вот испустит дух вслед за злосчастным паном Вольдемаром, и нам ни за что не попасть в Московию.

– Ничего, авось попадем, – чуть ли не зевая, похлопал его по плечу пан Казик. – Никто больше не умрет, клянусь. От этой болезни еще никто не умирал.

– От какой болезни? – захлопал глазами пан Тадек. – Разве этот москаль болен? Но как же называется его болезнь?

– Она называется corda fidelium, – с ухмылкой отвечал пан Казик.

Сентябрь 1600 года, Москва, Чудов монастырь

– Кто таков? – Окошко в дверце монастыря распахнулось, блеснули настороженные глаза привратника.

– К отцу-настоятелю письмо издалека.

– Письмо? – Привратник поспешил отворить низкую калитку, прорезанную в воротах. – С письмом велено допустить немедля. Изволь, добрый человек.