Царица иудейская

Она все ходит сюда, и мелет языком, и демонстрирует мне покрашенную ею дверь в ванную, и хочет знать мое мнение о ее работе. Это так называемая венецианская штукатурка, и Том ее нахваливает. Я слышу, как он вскрикивает «отлично!», «великолепно!» и «как это вы так сумели?». Это всего-навсего его пиаровский приемчик, который дерьма не стоит. Такой у него метод общения с клиентами – нахваливать их, льстить им, надеясь, что они всему свету разболтают, что он самый лучший подрядчик и – ах! – очаровательный мужик, после чего его завалят заказами. О чем, собственно, мы все должны мечтать. Мы и мечтаем, потому как мы его команда и без заказов фиг заработаем. Я себе работаю, все слыша и помалкивая, так как это именно то, что Тому от меня надо – работать и помалкивать.

Но на этот раз он переигрывает со своим пиаром, и я уже слышу, как он ей говорит: я вас возьму на работу стены красить вместо Алехандро! Тут мне кровь ударяет в голову, и я уже не могу сдерживаться, сбегаю вниз и вижу, как Том изображает восторг: елозит руками по этой чертовой двери, как по вожделенному женскому телу. Я кладу обе руки на края двери, где штукатурка положена неровно, и говорю: «Дерьмо, а не работа». Том бросает на меня злобный взгляд: я ему испортил дело, вся его деятельность по обольщению заказчицы пошла насмарку, и все из-за меня, тупого мазилы, который не умеет держать свой длинный язык за зубами; ну, погоди, останемся одни, я тебе покажу, кто тут босс! Но дама стоит себе, и улыбается во весь рот, и рада пуще прежнего, как будто мое определение ее работы как дерьма – большой комплимент. Том больше на меня злобно не смотрит: его клиентка довольна, поэтому годится все, что бы я ни сказал про ее никудышную работу. Он спускается в подвальный этаж проверить, как там народ работает, а мы остаемся на месте. Она улыбается дурацкой улыбкой и спрашивает меня, почему я считаю ее работу дерьмовой, и что надо сделать, чтобы ее исправить.

Я говорю «края» и дотрагиваюсь до краев двери, чтобы ей стало ясно, где надо подправить штукатурку.

– Вы хотите сказать, что края немножко неровные? – спрашивает она.

Она обещает поработать над краями. Я вижу, как она старается мне угодить, дать мне почувствовать, что я – мастер кисти, а она – мой подмастерье, который всему у меня учится, спрашивает совета. Она оказывает мне слишком много знаков внимания. Для меня это не свой дом, как для нее, а всего лишь рабочее место. Мои напарники начинают все это замечать. Они подкалывают меня в обеденный перерыв и намекают, что им интересно, когда же я воспользуюсь вниманием, которое она изливает на меня, как из душа. Прямо они так не высказываются, но эти намеки мне ясны.

На следующий день она просит меня взглянуть на дверь. Я говорю:

– Вы что, не видите, что я занят? Я на работе.

Она говорит «о’кей», уходит и возвращается в мой обеденный перерыв, как обычно, с чашкой кофе для меня и просит опять сходить с ней поглядеть на эту чертову дверь. Мне хочется сказать, что это мой обеденный перерыв, я в своем праве отдохнуть вместо того, чтобы смотреть на твою дверь. Но что-то меня останавливает. Все-таки она дама, да еще и заказчица, недаром Том твердит нам все время, что наше дело – чтобы клиент был доволен.

Она спрашивает:

– А сейчас как?

Я оглядываю дверь и так, и эдак. Пробегаю по поверхности пальцами, словно на ощупь оценю работу лучше, чем глазами, как будто я великий спец по венецианской штукатурке. Хотя, конечно, спец по сравнению с ней.

– Сейчас получше, – выдавливаю я из себя наконец. – Но вот тут… все-таки, вот, гляньте.

Я показываю на пару пятен в верхней части двери.

Она кивает. Она старается показать, что согласна с моими замечаниями. Учится реагировать, как наши женщины: всегда соглашайся с мужчиной.

И тут она начинает вести себя так, как ведут себя только женщины Запада: демонстрировать свою слабость, чтобы привлечь мужчину.

– Ой, мне высоко, – говорит она. – Мне туда не дотянуться. Я ведь небольшого роста.

Что мне на это ответить? Я стараюсь вести себя вежливо, готов помочь, но это уж слишком. Она хочет делать мужскую работу, но не может, потому что она не мужчина. Она рассчитывает на сочувствие: маленькая женщина, большой мужчина. Большой мужчина должен помогать маленькой женщине. Я мог бы ей объяснить, что наша женщина не сует нос в мужские дела. Стройка – мужское дело. Тут требуется физическая сила и рост. Ты маленькая женщина, так и не лезь делать мужскую работу, делай женскую работу по дому. Но она одна из тех западных женщин, которые считают себя равными мужчинам во всем, даже в строительстве, а я знаю, что должен вести себя корректно, поэтому ничего такого сказать ей не могу. Так что я молчу с минуту, обдумывая ситуацию и сдерживаясь, а потом говорю сухо:

– Встаньте на стул.

Поворачиваюсь и иду к выходу.