Царица Хатасу

Вдруг один из гребцов наклонился ко мне и сказал: «Взгляните, благородная женщина, вот он!» В ту же минуту он и его товарищ присели и под прикрытием бортов лодки протянули пальцы в виде рогов, чтобы предохранить себя от дурного глаза. Я бы расхохоталась, если бы мое внимание не было поглощено быстро приближавшейся таинственной лодкой. Уже пурпурные глаза сфинкса бросали кровавый отблеск на воду, заставляя сверкать и переливаться драгоценные камни ожерелья, украшавшего его шею. Через минуту лодка принца поравнялась с нами, почти касаясь борта нашей лодки. Моим глазам открылась странная и чудесная картина. Я смотрела на принца, неподвижно лежавшего на подушках. Я видела его в Фивах лет одиннадцать тому назад, когда он приезжал туда со своим отцом. Но, конечно, я его не узнала бы. Худощавый и слабый юноша превратился в поразительно красивого мужчину. Стройный, изящный и в то же время атлетически развитый. Великолепное лицо. Но его красота какая-то зловещая, а пылающий взгляд бросает в дрожь. На нем был короткий передник, расшитый драгоценными камнями, и клафт, украшенный диадемой. Я не успела рассмотреть ожерелье и браслеты, которые украшали его шею и руки.

Он был неподвижен, как статуя, и только одни ужасные глаза, казалось, жили. Но вдруг странная улыбка слегка приоткрыла его рот, и между пурпурными губами сверкнули жемчужные зубы. Вытащив из-за пояса розу, он бросил ее на колени Нефтисе. Та, бледная, с широко открытыми глазами, до такой степени была поглощена созерцанием, что даже забыла взять цветок.

Через минуту лодка проплыла мимо нас и исчезла как молния. Только тогда Нефтиса пришла в себя и закричала торжествуя:

«Взгляните, Туа! Хоремсеб бросил мне пурпурную розу. Но розу совершенно не похожую на наши, а чудесную, как и все, что исходит от него. Как она прекрасно пахнет! Но что это такое? Она совершенно мокрая».

Я наклонилась к розе. Она, действительно, распространяла удушливое благоухание. Но так как я никогда не любила слишком сильных духов и, кроме того, была очень взволнована, этот аромат причинил мне нездоровье. В продолжение нескольких дней я страдала удушьем и головными болями. В моей крови будто горел огонь.

– Может быть, вид чародея, а вовсе не аромат розы взволновал так твою кровь. Ты так чувствительна к красоте, Туа! – ядовито перебил ее комендант.

Вдова сильно ударила его по плечу.

– Ты начинаешь стариться, Нейтотен. В каждом твоем слове так и слышится ревность ко всему, что молодо и красиво. Вероятнее всего, утонченность натуры делает меня такой впечатлительной. Нефтиса усердно вдыхала аромат розы, но на нее не действовало, она не жаловалась. Когда, несколько дней спустя, я прощалась с ней, она сказала, смеясь, что хранит цветок на память о Хоремсебе.

Все посмеялись, поблагодарили хозяйку за интересный рассказ, затем перешли на другие темы, а прибытие нового гостя заставило всех окончательно забыть о Хоремсебе.

За несколько часов до этой вечеринки Роанта сидела в гостях у Нейты. Они с воодушевлением разговаривали. Молодая супруга Саргона, по-видимому, совершенно поправилась. Но в эту минуту лихорадочный румянец играл на ее щеках, между бровями образовалась глубокая складка, а глаза сверкали гневом и упрямством.

– У Ромы очень странные идеи. Я не понимаю, как он решился просить меня о таком, – сказала она, причем губы ее нервно дрожали. – Это все равно, как если бы он потребовал от тебя, чтобы ты просила прощения у Мэны за то, что любишь Хнумготена.

Обняв Нейту за талию, Роанта привлекла ее к себе и поцеловала.

– Постой! Успокойся и поговорим толком. Твое сравнение никуда не годится. Избрав Хнумготена, я оскорбила только самолюбие Мэны. Его свобода и положение нисколько не пострадали. Саргон же уничтожен. Честное и великодушное сердце Ромы страшно мучается этим. Участь несчастного давит его, как будто он сам совершил это преступление. Совесть, не умолкая, упрекает его в том, что он виновник твоей ужасной раны, виновник ареста и падения Саргона. Еще вчера он сказал мне: «Боги всегда наказывают нас, когда мы уклоняемся с дороги долга. Если бы я был тверд, если бы я скрыл от Нейты мою преступную любовь, она не подвергалась бы смертельной опасности, а несчастный ассириец избежал бы ужасной участи».

– Бедный Рома, он терзается совершенно напрасно. Во всем виновата я одна. Он нисколько не виноват в моей любви к нему, – пробормотала Нейта. – Тем не менее, я удивляюсь, что ему жаль Саргона и что он сожалеет о том, что дал мне счастье. И он называет это любовью ко мне? – с внезапной досадой прибавила она. – Я не думала, что в припадке гнева Саргон поразит меня. То, что я сказала ему, было сказано с целью избавиться от него и избавить Рому от справедливой ревности. Теперь же я убеждаюсь, что моя любовь сильнее его.