Царица Хатасу

Занятая этими мыслями, она все принесла и поставила на тот стол, который указала ей Сахеприса. За ним сидел поверенный великого жреца Амона, он читал таблички, но при виде красотки закрыл их и свернул лежавший на столе папирус.

Ответив дружелюбным кивком на глубокий и почтительный поклон девушки, Рансенеб стал есть дичь. Акка с амфорой в руке стояла за его стулом, готовая в любой момент наполнить протянутый кубок. Жрец ел с аппетитом, потом несколько раз потянул носом и спросил:

– Что это за сильный и приятный запах, откуда он?

– Уважаемый отец, это ожерелье, которое я ношу, распространяет такой аромат, – ответила слегка взволнованная Акка.

– Покажи мне это ожерелье. Где ты его взяла?

– Благородный Рома, жрец Гаторы, отдал его мне с другими вещами, принадлежавшими его покойной жене, Ноферуре.

Встав перед жрецом, Акка наклонилась к нему, пока он рассматривал драгоценность.

– Что за странный аромат! Несмотря на его приятность, я думаю, что долгое его вдыхание может вызвать головокружение, – пробормотал Рансенеб. И тем не менее, он с широко раздувшимися ноздрями продолжал жадно вдыхать предательский запах. Как бы поддаваясь непобедимому влечению, он схватил за руку девушку, привлек ее к себе и почти приник к ее шее.

Вдруг он вздрогнул и встал. Его блестящий череп и выдающиеся скулы сделались ярко-пурпурными, а глаза вспыхнули диким огнем. Наклонившись к Акке, он не отрывал от нее глаз.

– Садись рядом со мной, малютка, и налей мне вина, – сказал он с улыбкой, странным образом противоречащей его мрачному аскетическому виду. Так как Акка колебалась, со страхом глядя на его пылавшее лицо, то Рансенеб обнял ее за талию и, быстро прижав к себе, пытался поцеловать девушку сначала в шею, а потом в губы.

Неожиданно в глубине комнаты отворилась дверь, и на пороге показался высокий мужчина, одетый в костюм писца, с огромным париком на голове. При виде этой любовной сцены Хартатеф, а это был он, остановился, не веря глазам. Неужели это суровый и фанатичный Рансенеб, беспощадная строгость которого тяжело давила молодых жрецов, неужели он сам являлся сюда в поисках любовных приключений с трактирной служанкой?

Уступив объятиям жреца и возвратив ему поцелуй, Акка вскрикнула и оттолкнув Рансенеба, убежала в противоположную дверь.

Будто очнувшись от тяжелого сна, Рансенеб провел рукой по лбу и подумал: «Что это значит, неужели такие глупости начинают смущать мои старческие дни, или я мало видел красивых женщин, что вульгарная трактирная служанка заставила меня потерять голову?» Тут же его взгляд упал на низко склонившегося Хартатефа, дававшего жрецу время прийти в себя. Яркая краска залила лицо жреца. «Неужели этот подчиненный был свидетелем моего необъяснимого безумия?»

– Подойди, Хартатеф, – сказал он, с усилием овладев собой, – какие новости ты принес?

Писец почтительно подошел, отдал ему свитки папируса, таблички и рассказал подробно о поездке в Буто, о Тутмесе, об Антефе и их отношениях. Затем доложил о распространении слухов о том, что царица замышляет покушение на жизнь своего брата и что, не имея сама наследников, она прервет славный род Тутмеса I и оставит Египет без законного фараона. Этого больше всего боится народ, что заставляет его перейти на сторону царевича, вся будущность которого впереди и от которого можно ожидать продолжения рода.

Пока они разговаривали, Акка вернулась в большой зал, где уже собралось много посетителей. Среди мужчин сидел Пагир, который ничего не видел и не слышал, кроме шансов на выигрыш или проигрыш.

Танцовщицы и певицы уже наполовину рассеялись, некоторые исполняли какой-то вызывающий танец. В первом ряду зрителей стоял Мэна. Запустив обе руки за пояс короткой туники, он громко ораторствовал, превосходя всех двусмысленными и грубыми шутками, и побуждал танцовщиц ко все более откровенным танцам. Утомленный и скучающий, он не знал, какой из присутствующих женщин доставить честь развлекать его, как вдруг его взгляд упал на Акку, входившую в зал. Молодая красотка была очень мила в роскошном вышитом платье. Раскрасневшееся лицо и черные сверкающие глаза выделяли ее из числа других женщин, вызывая у него нервное возбуждение и дрожь во всем теле. Она ему понравилась. Тотчас же, выйдя из круга, он подошел к ней, пристально посмотрел ей в глаза и сказал дерзко:

– Прекрасная малютка, принеси мне в сад кубок и добрую амфору вина. Ты будешь служить мне, а здешний шум и жара раздражают меня.

Акка огненным взглядом окинула стройную и сильную фигуру молодого человека. Она все больше поддавалась влиянию ужасного аромата, который вдыхала уже несколько часов. Он возбуждал и опьянял хуже самого крепкого вина, заставляя кипеть кровь. Мэна уловил этот взгляд. Самодовольная улыбка скользнула по его губам, и, повернувшись, он небрежным шагом пошел в сад. Там стояли скамейки и столы, скрытые от глаз гуляющих густыми кустами роз и акаций. Мэна знал и любил это укромное место, вызывавшее в его памяти не одно сладостное воспоминание.

Едва он сел на скамейку, как пришла Акка, неся амфору вина, кубок и корзинку с пирожными.