Царица Хатасу

Князь, словно в изнеможении, опустился на пурпурные подушки ложа. Его задумчивый взгляд равнодушно скользнул по Нефтисе, которая пришла за ним сюда и теперь, сидя на низкой скамеечке, продолжала с немым обожанием следить за каждым его движением. Хоремсеб, погруженный в размышления, лежал несколько минут неподвижно. Привстав, он хлопнул в ладоши. Почти тотчас в тени деревьев раздалось размеренное диковинное пение, то нежное и замирающее в мелодичном ропоте, то доходящее до диких, пронзительных звуков, похожих на завывание ветра в грозу. Оно сильно будоражило нервы слушателя. Наконец, пение закончилось долгим жалобным аккордом, который, казалось, затерялся где-то вдали. Князь слушал, полузакрыв глаза, как бы убаюканный этими звуками, возбуждавшими чувства и страсти. Немного приподнявшись, он посмотрел на лужайку, где уже начинало разыгрываться фантастическое зрелище. Взошедшая луна заливала серебристым светом одетых в белое женщин, которые одна за другой выходили из глубокого мрака деревьев. Это были совсем еще молодые создания. Прозрачные туники едва прикрывали их стройные тела. Золотые браслеты и ожерелья резко выделялись на бронзовой коже. Одни держали в руках маленькие золоченые арфы, украшенные цветами, другие – длинные белые вуали. Аккомпанируя себе, девушки начали оживленный и страстный танец, то приближаясь к беседке, то удаляясь от нее. Затем появились юноши с треножниками и ящиками, откуда распространялись клубами благовония. Они влились в танец вокруг треножников с горящей смолой, красноватый отблеск придавал еще более фантастический вид этой необыкновенной сцене.

К Хоремсебу подошел человек, весь в белом. Он почтительно подал на блюде два кубка и два флакона: один – золотой, другой – серебряный. Сначала князь взял золотой флакон, налил из него в кубок и выпил. Затем он наполнил кубок из другого и подал Нефтисе, которая, прислонившись к ложу, апатично смотрела на волшебное зрелище. Но едва острый аромат жидкости донесся до нее, она вздрогнула и, схватив кубок, залпом опорожнила его.

Ее бледное лицо внезапно покраснело, как будто она выпила огня, и зеленоватые глаза стали огненными. Бросившись к Хоремсебу, она схватила его руку и заговорила прерывающимся голосом:

– О, Хоремсеб, подари мне один взгляд любви, одно нежное слово. Я не хочу больше выносить такую жизнь. Полюби меня, как я люблю тебя, и позволь умереть у твоих ног.

Он обернулся. Ни малейшего волнения не было заметно на красивом лице. Его ясный и улыбающийся взгляд на минуту остановился на пылающих глазах жертвы. Обняв за талию Нефтису, он привлек ее к себе и свободной рукой указал ей на лужайку.

– Взгляни, – сказал он. – Можно ли перед этой чудной картиной думать о чем-нибудь другом?

От прикосновения его руки нервная дрожь пробежала по телу Нефтисы.

– Хоремсеб, я для всего слепа, кроме тебя, – сказала она, обвивая его шею руками и пытаясь поцеловать этот улыбающийся рот, суливший, как ей казалось, счастье.

Хоремсеб встал, преображенный. Глаза сверкали угрожающим огнем, а на губах появилось выражение неприступной гордости.

– Сумасшедшая, – зло прошипел он, освобождаясь от ее руки и грубо отталкивая ее. – Всегда твоя безумная и нечистая страсть отравляет минуты, когда я хочу, чтобы ты разделила со мной чувства, наполняющие мою душу.

Он отвернулся и, схватив маленький бронзовый молоток, ударил им в металлический тэмбр. Появились слуги. Один из евнухов увел онемевшую и пораженную Нефтису, несколько других окружили князя. Они надели на него пурпурный плащ, возложили на голову тиару, сплошь покрытую драгоценными камнями, и прикрепили к его плечам два золотых крыла, похожих на крылья ассирийских сфинксов. Нарядившись таким образом, он уселся на переносной трон, какой был у фараонов, и восемь человек взяли его на плечи. Этот странный кортеж двинулся через сад. Из разных аллей выступали группами мужчины и женщины и присоединялись к свите князя.

Процессия вышла на площадку, усыпанную песком. В конце ее, под крышей, поддерживаемой каменными колоннами, стоял довольно высокий жертвенник, у подножья которого в высоких треножниках курились благовония. По скрытой лестнице рабы внесли на жертвенник золоченое кресло, в котором восседал Хоремсеб, неподвижный, как идол. Мрачным и ледяным взглядом смотрел он на толпившихся у его ног людей, среди которых сновали мальчики, наполняя кубки опьяняющим питьем. Подражая священным танцам и пению при религиозных обрядах, пары подходили к жертвеннику и совершали возлияние.