Царица любит не шутя (новеллы)

Ведь государыня уже разочаровалась в том, что выбрала себе в преемницы глупышку-племянницу Анну Леопольдовну, которая занята только двумя вещами: тесной дружбой со своей фрейлиной Юлианой Менгден (столь тесной, что императрица даже собственноручно обследовала ту Юлиану, дабы убедиться: истинно ли она особа женского пола, без малейших признаков чего-то иного) и страстной любовью к саксонскому посланнику Морису Линару. Императрица понимает: случись с нею беда (она ведь тяжко больна, почечные колики становятся все чаще, переносятся все тяжелее, одна, глядишь, и сведет ее в могилу!) — и государство попадет к девчонке, неразумной девчонке! А тут притаилась в ожидании своего часа тихоня Елисавет, а ведь в тихом омуте черти водятся… Да и там, за границей, в Голштинии, подрастает еще один «чертушка» — Петр-Ульрих, сын Анны Петровны, покойницы… Императрица убеждена: они только и ждут случая кинуться на трон!

Бирон не успокаивает ее подозрений. Он согласен: разве способна Анна Леопольдовна быть регентшей при младенце-сыне? Способна держать Россию в кулаке? Этой стране нужна твердая мужская рука… как строптивой женщине, как норовистой лошади!

Эрнест-Иоганн незаметно стиснул кулаки, прикрытые пышными кружевами манжет. Чудилось, он схватил кого-то за горло: то ли строптивую Елисавет, то ли норовистую Россию…

Пальцы свело судорогой, он с усилием разжал их, пытаясь успокоиться. Такие дела в горячке не делаются. Надобно поговорить с Анной. Может быть, даже сегодня. Пора заставить ее подумать о будущем! Да, сегодня. Но не сейчас. Потому что с минуты на минуту Анна облачится в свой обычный наряд: длинный зеленый турецкий халат да красный повойник — и, словно полководец, который делает смотр своим войскам, отправится делать смотр своим сокровищам. Каждый день она по нескольку часов разглядывает редкостные ткани, которые ей порою доставляют из запредельных стран, даже из Китая, а более всего внимания уделяет своим драгоценностям. Ювелир Позье, которого она поселила вместе с подмастерьями-граверами поближе к себе, во дворце, и не единожды в день их навещает, закатывает почтительно глаза, когда говорит об Анне. Императрица — истинный знаток бриллиантов, ее страсть к драгоценным камням сравнима с любовной страстностью, а работой ювелиров по огранке или шлифовке каменьев она готова любоваться часами напролет! И здесь замкнутое, мрачноватое лицо Толстой Нан смягчается, разглаживаются напряженные складки, ласково светятся глаза, и даже вообразить невозможно, что при взгляде на эту женщину кто-то мог ляпнуть: «Вот идет царь Иван Васильевич!»

Бирон вдруг нахмурился. Что-то промелькнуло в голове, какая-то мысль неприятная, какое-то гнетущее воспоминание… Царь Иван Васильевич?.. Да! Он тоже отличался страстью к драгоценностям, в сокровищнице Анны Иоанновны многие камни принадлежали еще этому великому государю. Говорят, накануне смерти он зачастил в свою кладовую, снова и снова без устали перебирал сверкающие каменья, а вскоре…

Бирон качнул головой, отгоняя неприятные мысли, и подал руку императрице, которая уже бросала на него недоумевающие взгляды. И они отправились в ювелирные мастерские, где снова и снова зачарованно следили за игрой света в причудливо ограненных бриллиантах и сапфирах. Однако злые мысли — не стая крикливого воронья, их так просто не разгонишь. И воспоминания о последних удовольствиях царя Ивана Васильевича снова и снова посещали Бирона, заставляли его мрачнеть. А стоило вспомнить, что и первый Самозванец, по слухам, накануне своей страшной погибели весь вечер играл каменьями, словно дитя — игрушками, как Бирону хотелось схватить Анну за руку и выдернуть ее вон из сокровищницы, отвлечь от чарующей и, быть может, губительной игры алмазных граней.

Разумеется, вскоре немецкая рассудительность взяла верх над русскими суевериями, которые задурили ему голову. С кем поведешься, от того и наберешься, еще одно замечательное выражение.

Увы… эти русские суеверия вспомнились ему очень скоро. Не далее как нынче же вечером.

Дворец уже затих, все удалились на покой. Настало время спать, и бодрствовал лишь только караул.

Пробило полночь. Дежурный офицер прошелся по постам, скомандовал «вольно» и присел в кресло, чтобы вздремнуть. Вдруг часовой, стоящий у открытых дверей тронной залы, крикнул:

— На караул!

Солдаты вытянулись, офицер вскочил и выхватил шпагу, готовый отдать честь. Он увидел, что императрица Анна Иоанновна ходит по тронной зале взад и вперед, склоня задумчиво голову, не обращая внимания ни на кого. Часовой стоял как вкопанный, держа руку на прикладе, весь взвод замер в ожидании, но что-то необычное чудилось в лице императрицы… Эта странность ночной прогулки по тронной зале начинала смущать гвардейцев. И тут послышались шаги в коридоре. Офицер обернулся и увидел Бирона в ночном одеянии.

— Не знаете ли вы, сударь, долго ли намерены ее величество оставаться в тронной зале? — шепотом осведомился офицер, отсалютовав фавориту. — Время столь позднее…