Царица ночи

– Да, коли так укажет жребий. Но не забывай, я учился драться на мечах с семи лет.

Его голос был совершенно спокоен, будто Матвей не чувствовал страха. Но по едва заметной дрожи в пальцах, по тому, как он прижал ее к себе еще крепче, Фая понимала, чего он боится – прежде всего того, что не сможет защитить будущее, которого они так ждали. Она ответила тихой лаской, запуская руку в его волосы и поглаживая густые пряди, пока его плечи не расслабились. Матвей был куда выше и сильнее, и то, как легко он покорялся ей, заставляло ее сердце трепетать подобно пойманной в силок птице.

– Побудь со мной, мой свет. Хотя бы до заката, – попросила она, мягко целуя его в губы. Ее бабушка ушла к соседке, чтобы помочь с отелившейся коровой, и долго еще не вернется.

Матвей кивнул. Улегшись на бок, он положил голову ей на колени и закрыл глаза, улыбнувшись сквозь бороду, когда она снова коснулась его волос. Он часто звал ее красавицей, но и Фая подолгу любовалась его лицом в те моменты, которые им удавалось провести наедине.

Как только соседки могли говорить, что, в отличие от братьев, он был не так уж хорош собой? Ни у одного из их женихов не было таких густых ресниц и мягких губ. Резкость его черт уравновешивалась теплым цветом глаз. Лицо его, над которым потешалась одна девица, пока не получила от Фаи оплеуху, было благородным и честным. Фая порой шутила, как пошел бы Матвею княжеский венец; в ее воображении князья выглядели именно так.

Над их головами кружили первые пестрые бабочки. Вдалеке из чащи леса вынырнул и метнулся обратно вниз ястреб. Ничто не нарушало окружавшую их тишину; даже птицы, казалось, решили нарушить свои привычки и не прилетать сегодня вечером в сад. Чем дольше Фая смотрела на умиротворенное лицо Матвея, тем крепче становилась ее решимость. Она не отдаст свое счастье на милость жребия.

* * *

До той памятной ночи Ивана Купалы Фая изредка видела его в деревне. Матвей работал много, но тихо, редко подпевая другим мужчинам, если они заводили песни. Он вообще не отличался разговорчивостью; его братья шутили, что его мысли с детства были заняты резьбой по дереву, а теперь их матушка захотела украсить терем деверя в знак признательности за гостеприимство и поручила это младшему сыну. Некоторые соседи, у кого были на выданье дочери, разом захотели попросить у него совета, но время шло, а невесту юноша себе так и не выбрал. Другие Рокотовы тоже с этим не спешили, но если их часто видели с разными девушками на реке и в поле, то Матвея Фая встречала выходящим из леса, с топором на поясе и срубленными деревцами на плечах; что-то шло на дрова и веники для бани, а из остатков он мастерил игрушки для детей и посуду. Ножик в его сильных руках казался крохотным, и все диву давались тому, до чего ловко он с ним управляется. Он притягивал взгляд Фаи, куда бы та ни пошла, но любовалась она на него украдкой, не желая слышать насмешки от более удачливых в сердечных делах девушек.

Перемолвиться с Матвеем словом ей довелось в начале лета. Выйдя как-то утром из курятника, она с удивлением обнаружила на дороге соседских детей. Одни задорно улыбались и хихикали, другие стирали со щек следы слез. Некоторые держали в руках жмурившихся на солнце котят. А в центре необычной группы, как медведь в окружении зайцев, стоял, переминаясь с ноги на ногу, Матвей. Рукав его рубашки был порван и испачкан кровью.

– Фаина, Фаина! – заголосили дети, едва ее увидев. Некоторых она нянчила еще младенцами, получая за это от их родителей отрезы ткани для игрушек, шерсть и еду. Теперь они прибегали к ней за яблоками и цветами для своих игр. – Что тут случилось, ты не поверишь!

– Что с вами приключилось? – удивленно воскликнула Фая, стряхивая с юбки перья.

Дети громко заговорили все разом, но она смогла уловить суть. Они убегали от собак, ускользнувших со двора местного рыбака, когда на помощь им пришел возвращавшийся из леса Матвей. Он отогнал свору и помог снять с деревьев испуганных котят. А затем, возбужденно добавил мальчик с самым крупным котенком на руках, подрался с хозяином своры, который явился посмотреть на переполох и, по своему обыкновению, был зол на весь мир. Не подраться было нельзя, подхватила девочка, – он угрожал скормить собакам их всех, а заодно и Фаю, которую назвал… а это и повторять не стоит, торопливо добавил другой мальчик, покосившись на Матвея. Тот одобрительно кивнул.

Фая устало прикрыла глаза. В прошлом году Марфа отказалась обсуждать помолвку с этим самым рыбаком, памятуя старую обиду, и тот пустил слух, что Фая была ведьмой. Лишь когда в ночь Ивана Купалы она перепрыгнула через священный костер и осталась невредима, люди окончательно поверили, что в нем говорит оскорбленная гордость. К его проклятиям в ее адрес давно уже привыкли.

И мальчики, и девочки тем временем благодарили Матвея, восхищаясь его ростом, силой и храбростью. Сразу несколько рук обняли его за ноги, кто-то уговаривал котенка лизнуть его руку, и Фая, к своему изумлению, заметила, что щеки юноши порозовели. Мускулы у него были что камень, а вот сердце оказалось нежным.