Царица ночи

На разбор отцовских записок ушла неделя. Много это или мало? Много, если учесть, что всю эту неделю Лазарев практически не спал, а о еде вспоминал лишь тогда, когда об этом ему напоминала верная Люсинда. Мало, если считать, что добрую половину из всего этого он так и не понял. А главное, он пока так и не разобрался, а чего же он хочет на самом деле? Чего добивается?

За эту неделю Виктор очень изменился. Он злился на себя – чертов недоучка, двоечник, срывался на Люську. Удивительно, но вздорная в обычное время девчонка не бросила его ко всем чертям. И что двигало ею, Люська вряд ли и сама могла сказать.

– Ой, Лазарев… Давай уже домой переселяйся. А то краше в гроб кладут.

– Люська, отстань. И вообще, шла бы ты отсюда. Мешаешь.

– Значит, Люська, как жена декабриста, терпит все твои заскоки, кормит тебя и поит, а ты ей – «мешаешь»?! Я ведь и уйду.

– И уйди, Люсь. Пока уйди. Побыть мне надо одному, не понимаешь?! – Виктор сорвался на крик, но тут же опомнился, – Люсь, ну прости меня, не обижайся.

Обиделась… Да и ладно. Все равно ему сейчас ни до чего. Девка же никуда не денется, вернется, он кожей чувствовал, а ему просто необходимо побыть одному.

* * *

– Тарам-пам-пам, тарам-пам-пам…

Виктор вальсировал по полупустой платформе Ботанической, вполголоса напевая мелодию «Венского вальса». В руках у него был горшок, а в нем – тот самый отросток, что дала ему Царица.

– Ах ты моя маленькая, моя принцесса, золотая моя.

Он бережно поставил горшок под лампу, провел над ним ладонью, словно поглаживая.

– Та-ак, а как же «я инвалид, ножка болит»? Или уже не болит?

– Люська…

– Люська. Она самая. Собственной очаровательной персоной. Любуюсь Вами, мон ами.

Девка явно издевалась над Виктором. И делала это с каким-то садистским удовольствием.

– Люсь… Люсь…

– Что залюсил-то, радость моя? Я тут пожевать принесла. Небось кишка кишке фигу показывает. Будешь? Или потанцуем? Со мной. Сто лет не танцевала. Ой, а может мы это… Только с колючками способны?

Люська засмеялась: вид танцующего с горшком взрослого мужика уже сам по себе был комичным, но, главное, она просекла, что теперь заимела над мужчиной власть. Неограниченную. Виктор тоже это понял.

– А что будет Люсе за молчание?

– Все! – и тут же поправился, – но – в разумных пределах!

– Тогда собирайся, пошли домой.

– Завтра, Люсь. Обещаю. Зуб даю. А сейчас надо кой-чего закончить.

Виктор ни за что не признался бы ни Людмиле, ни кому еще, что ему просто надо было побыть наедине с ростком. Хотя какой теперь это росток? Крохотное растение за эти несколько недель «прибавило в росте и весе». Виктор поймал себя на мысли, что думает о цветке как о новорожденном ребенке. А еще Виктор был безумно рад тому, что нашел с ним общий язык: цветок живо откликался на все манипуляции, которые проделывал с ним человек, радовался, сердился и огорчался, и Виктор точно знал, в каком настроении находится его подопечный, словно растение само рассказало ему это. Собственно, а почему «словно»? Мужчина иногда явственно слышал тихий голос, нашептывающий ему что-то, и это точно не было туннельными глюками.

Или это Царица незримо присутствовала рядом и была полноправным участником их разговоров?

Осталось понять, что же именно цветок хочет ему сказать, какие подсказки нашептывают ему голоса. Паззлы надо было сложить любой ценой.

* * *

Данное Люське обещание Виктор исполнил. И не только из-за страха быть разоблаченным и высмеянным своей подружкой. Просто он вдруг осознал: на месте Люськи вполне может оказаться и кто-то другой. Поэтому с Ботанической он отправился не к себе, а прямо к Роману Ильичу. С тросточкой и жутко хромающий. Роман Ильич невольно усмехнулся – Лазарев отчаянно переигрывал.

– Что, больно?

Виктор иронию понял. И решил, что лучший выход – включить оскорбленную невинность.

– А что, сомневаетесь? У Митяя спросите, я не притворяюсь.

Начальник опять улыбнулся.

– Зачем спрашивать? И так верю. Пожаловал зачем?

– Я насчет Ботанической. Там оборудование дорогое.

– Так что, двух автоматчиков для охраны тебе уже мало?

– Пост надо перенести!

Роман Ильич аж икнул.

– Чего ради? Ты соображаешь, что говоришь?

Виктор соображал, еще как соображал. Только удастся ли убедить начальника?

– Я не могу работать при посторонних. Мне нужно сосредоточиться, а чужие будут мешаться! Разговаривать, курить! Им посмотреть захочется, спросить, поболтать! Свой нос ко мне сунуть. Мне это надо? Вы отвечаете, что этого не будет? Нет?

Вот разошелся-то… Говорит, вроде, дело. Только не получится ли, что гора родила мышь? А, собственно, что мы теряем? И почему он ему верит?

– Ну, положим… А как же проход на Выборгскую?

– Можно подумать, он когда-нибудь у нас охранялся.

– Я подумаю, как все это организовать. Иди.

Виктор, забыв про хромоту, пошел к двери.

– Вить…

«Черт! Увидел, что притворяюсь!»

– ?

– Ты держи меня в курсе. Обязательно.

Держи его в курсе… Как же, вот так возьми и открой все карты. Хотя пока и открывать-то особо нечего…

* * *