Царица парижских кабаре

Александр Васильев, Людмила Лопато Царица парижских кабаре

© А. Васильев, 2011

© Д. Харвич, 2011

© ООО «Альпина нон-фикшн», 2011

© Электронное издание. ООО «Альпина Паблишер», 2012

Все права защищены. Никакая часть электронного экземпляра этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Звезды и созвездие

Вместо предисловия

Странно теперь подумать, но самой прочной связью между русской эмиграцией XX века и «исторической родиной» были не вещавшие на СССР западные радиостанции (на которых работали многие выдающиеся наши литераторы), не «тамиздат», чудом проникавший в страну, и даже не память людей старших поколений, сохранявших в душе образ своей родины до 1917 года, но – песня. Не только народная, а и салонная… и даже ресторанная, «кабацкая».

Как бы ни был тяжел и прочен «железный занавес» между Советской Россией и Россией Эмигрантской, слухи о русских кабаре – иначе говоря, о ресторанной песне за границей – не только доходили до ушей советских обывателей, но и обрастали попутно ворохом всевозможных небылиц. Само словосочетание «эмигрантская песня» стало более чем устойчивым, и, несмотря на все запреты, на Родине барды и просто поющие под гитару на кухнях на протяжении долгих лет озвучивали с «чужого голоса» ставшие классическими куплеты о дочери камергера, в прошлом институтке, обернувшейся в Париже «черной молью и летучей мышью», и о звоне колоколов в Москве Златоглавой, который слышен и в зарубежье…

Живя в СССР, мы не знали ни имен легендарных эмигрантских певцов, ни всей сокровищницы их непонятного нам, но заманчивого репертуара, но слышали всегда, что где-то там, далеко, в русских ресторанах-кабаре Константинополя, Парижа и Нью-Йорка идет кутеж, сопровождаемый цыганами, слезами и шампанским. Не имея нормального, реального представления о заграничной жизни, мы на протяжении трех четвертей последнего столетия черпали сведения о том, как живут за пределами России миллионы наших соотечественников, из песенного фольклора. Особенно популярной была песня о ночной жизни Марселя, где танцуют голые девочки, дамы носят соболя, лакеи носят вина, а воры, в свою очередь, носят фрак… Как ни карикатурны были эти зарисовки ночной жизни, в них заключалась доля правды. Переломным моментом в расширении наших знаний о ресторанно-варьетешно-кабаретной жизни эмиграции стала Вторая мировая война. Если маленькие русские кабаре Риги и Таллина не были ярким примером этого редкого и, увы, сейчас почти совсем исчезнувшего, вместе с XX веком, видом искусства, то появление на горизонте двух знаменитых отечественных певцов кабаретного жанра в 1940-е годы сыграло огромную роль в знакомстве всей страны с «эмигрантско-ресторанным» репертуаром.

Первой ласточкой был Александр Вертинский, проживший в эмиграции более 20 лет и по собственной воле, с женой, тещей и маленькой дочерью, вернувшийся в СССР в тяжелый 1943 год из Харбина. Как ни странно, Вертинскому позволили и петь, и гастролировать, и даже сниматься в кино. Замечательные, за душу забирающие баллады-романсы о пани Ирэн, о бананово-лимонном Сингапуре, о прощальном ужине – взбудоражили умы россиян, изголодавшихся за годы войны по «чистой лирике», попавших в томительно-прекрасный плен мелодий Вертинского, кружевное переплетение рифм и завороженных шармом его замечательного, совершенно индивидуального и особенного исполнения.

Возвращение Вертинского включило его творчество в контекст отечественной культуры и породило полчище более или менее удачных имитаторов, из которых, увы, никто славы не обрел. Не столь счастливым было возвращение на Родину, во время той же войны, Петра Лещенко, долгие годы выступавшего в Бухаресте. НКВД не простило популярному певцу, звезде 1930-х годов, ни гастролей в оккупированной румынами во время войны Одессе, ни эмиграции – и Лещенко погиб в тюрьме. Однако даже «мертвый Лещенко» разошелся по всей стране в самодельных пластинках-«ребрах», гравированных на старых рентгеновских снимках в конце 1940-х – начале 1950-х годов.