Царица парижских кабаре

Она казалась елочной игрушкой
В оригинальной шубке из песцов,
Прелестный ротик, маленькие ручки,
Такой изящной феей дивных снов!
Она казалась розовой пушинкой,
Когда мы повстречались на катке.
Она в ту ночь… приснилась мне снежинкой,
Волшебницей, Снегурочкой во сне.
И я – влюблен,
И я – влюблен,
И засыпая, шептал:
«Моя снежинка, моя пушинка,
Моя царица дивных грез!
Моя Снегурочка, моя волшебница,
К твоим ногам я б жизнь принес!»

А через год – она уже невеста,

И мы должны расстаться насовсем,
О как же плакал я! Как в этом мире тесно!
Зачем так сделалось, Снегурочка? Зачем?
Ведь это так нелепо и так низко,
Ведь ты его не любишь… Ты – моя!
И плачет маленькая, бедненькая киска:
«Нельзя, мой мальчик! Я должна, должна!»
И я ее утешал и тихонько целовал:
«Не плачь, снежинка, не плачь, пушинка, не плачь, царица моих грез!
Не плачь, Снегурочка!
Не плачь, волшебница!
К твоим ногам я б жизнь принес!»

И вот – свершилось. Ты – уже чужая.

И мы должны расстаться навсегда.
О как же плакал я! О девочка родная!
Зачем так сделалось, Снегурочка моя?
Тебе – мое последнее желанье:
Как я любил, пусть любит он тебя!
И шлю тебе мое последнее прощанье,
Кончая жизнь, Снегурочку любя!
И он любил, и он страдал. Умирая – шептал:
«Прощай, снежинка! Прощай, пушинка!
Прощай, царица дивных грез!
Прощай, Снегурочка!
Прощай, волшебница!
К твоим ногам я жизнь принес!»

Не смогла удержаться – привела здесь целиком текст этой песенки: теперь ее никто уж не помнит, а тогда – пел весь русский Париж…

Так как я часто выступала на благотворительных вечерах, то знала многих.

Русские балы были очень шикарны, устраивали их в больших залах (в отеле «Георг V» или в «Серкль Антера-лье»). Дамы приходили в вечерних платьях, мужчины – в смокингах: великие князья, князья Оболенские и Голицыны, графы Татищевы и Толстые, русские балерины, много художников: Коровин, Бенуа, Серебрякова, Терешкович, Ван Донген, Билибин, декоратор Эрте. Много позже у меня в собрании была картина Коровина «Три богатыря», подаренная княгиней Зинаидой Романовской, урожденной Рашевской, женой Великого князя Бориса Владимировича. Я очень любила эту картину. Любила и живопись Константина Терешковича – художника скорее европейского, чем русского по стилю. У меня было его полотно «Скачки».

Корнелиус Ван Донген, голландский художник, очень знаменитый в Париже 1910-х – 1930-х годов, был влюблен в молодую художницу Ариадну Гедеонову, парижскую русскую красавицу, получившую первый приз на конкурсе «Мисс Россия». Как почти все парижские русские красавицы 1920-х – 1930-х годов, Ариадна происходила из старинной высококультурной семьи: ее дед С.А. Гедеонов был драматургом и директором Императорских театров при Александре II.

Позже Ариадна вышла замуж за Пьера Пате, студента, наследника французской киностудии «Пате». После их свадебного банкета 25 ноября 1937 года, в Пасси, на котором я тоже была, жених сказал: «Я сейчас вернусь, я должен купить сигареты» – и исчез навсегда. В газетах поднялось большое волнение. Позже Пьер Пате нашелся и дал Ариадне развод, великодушно определив ей содержание в 1500 франков в месяц (что было много для тех лет – рядовая манекенщица получала 300).

Ариадна стала писать в журналы и вскоре оказалась знакома со всем Парижем. Очень сильная женская натура, отчаянного характера, она к тому же была высокая, с белокурыми косами, настоящая русская красавица, окруженная бесчисленными поклонниками.

На балах вручали призы за элегантность: давали иногда и мне – я всегда старалась. Я любила платья, шляпы, духи. Меня с восемнадцати лет узнавали по запаху духов, всегда одних и тех же – «Мицуко» Герлена. «Ношу» их и до нынешнего дня – теперь этот запах напоминает мне столько радостных, горьких, блестящих вечеров по обе стороны океана…