Досадуя сама на себя за свое странное смущение, Вера наконец спросила, дома ли Иван Гаврилович и можно ли его видеть. Девочка ответила негромко:
– Отец здесь, в саду. Пойдемте, я вас проведу.
Ее тихий голос был очень мелодичен и вовсе не казался слабым. Зачарованный тишиною этого сада, он звучал с мерною ясностью, ровно настолько громко, чтобы собеседница услышала ее, только одна она. Но казалось, что, если бы Вера стояла на неизмеримом от нее расстоянии, в груди этой девочки достало бы силы добросить до Веры кристально-чистые звоны слов.
Девочка шла немного впереди Веры и говорила:
– Слава Богу, в этом году сад наш чист, не видно ни личинок, ни гусениц. Птицы поклевали немного вишен, но это ничего, от них все-таки больше пользы, чем вреда. Вот видите, на дорожке следы кротовых нор, – это тоже не опасно для сада. Бог и кроту дал разум на то, чтобы уничтожать злых вредителей и помогать человеку обратить землю в светлый сад. Затем и живем на земле, чтобы сделать ее земным раем. Только сами-то мы еще этого рая недостойны.
– Человек – царь земли, – сказала Вера, улыбаясь учительному тону девочки, и ясной ее улыбке, и яркой солнечной радости, озлатившей ее лицо, и шею, и плечи, и руки, и ноги.
Девочка приостановилась, глянула на Веру. Губы ее улыбались, вишнево-алые, все тою же вечною улыбкою, когда она сказала, – и уже улыбка эта казалась печальною:
– Да, царь, но только один человек и есть на земле, да и того толпа распинает, – человек Христос Иисус, наш небесный Царь и Спаситель.
– Наши друзья говорят, – сказала Вера, – что христианство – суеверие, полезное для богатых, чтобы держать бедных в покорности и смирении.
Черные, страстно-солнечные засверкали девочкины глаза, и она с живостью возразила:
– О, ваши друзья говорят это по неведению! Читайте Евангелие и читайте всю Библию, как читают благочестивые англичане. Там для страждущих и обремененных – великое утешение, для богатых и сильных – гроза и огненный гнев. Из бдолаха, золота хорошего, слили безумные золотого тельца, но с высокой горы пришел пророк и раздробил тельца. Золото, ливан и смирну принесли мудрые к яслям, где лежал Младенец Иисус, а гонителя фараона проклял Бог! и с колесницею, и с воинством покрыл волною морскою.
Так говорила девочка, в восторге и вдохновении сочетав разные сказания святой книги в одну быстро льющуюся огненную импровизацию. И когда при последних словах она подняла руки, чтобы отстранить перед Верою, – хозяйка, никогда не способная забыть любезной заботы гостеприимства, – нависшие над дорожкою спутанные, упругие ветки, так величественно и стройно было это движение, как будто это был ангел, показывающий дорогу. Сладким томлением наполнилось Верино сердце.
«Поцеловать бы легкие ноги, – думала надменная красавица, – да испугаешь милую девочку».
Вера вдруг почувствовала себя словно грешница перед святою, грешница, не торопящаяся раскаяться и все же растроганная чужою нежною чистотою. Она взяла девочкину руку, – перехватила около локтя, – мягкая, упругая, ровная, знойная до ощущения легкого обжога кожа, – немножко нагнулась, словно проходя под ветками дерева, поцеловала девочку немного пониже голого, тонкого плечика и сказала радостно и ласково:
– Милая проповедница, тебе бы по дорогам ходить, людям говорить правду о Боге.
Девочкины черные, как два полночные пламенника, глаза стали вдруг близки к Вериным глазам и блистали, как сквозь росу. И не успела Вера понять, на чьих глазах роса слез, тонкие руки охватили ее шею, стройное тело прижалось к ее груди, прямо в губы долгим поцелуем поцеловала ее девочка, и тихий услышала Вера, тихий-тихий голос:
– Сестрица, милая, веруй в Человека Христа.
Прошли несколько шагов. Было очень тихо. Ни один воробушек не перепорхнул; ни одна веточка не пошевелилась. Под ногами, сквозь плотную землю дорожки проросшие, тихо гнулись легкие, спутанные травинки. Девочка всмотрелась зоркими глазами туда, где за сплетением ветвей видны были столбики небольшой беседки, и сказала:
– Отец пишет в беседке. Если вы не очень торопитесь, подождите несколько минут, я знаю, он скоро выйдет.
Вера посмотрела туда же, и ей показалось, что она тоже увидит за ветвями склоненную седую голову. Она отвечала девочке:
– Я не тороплюсь. Работу на фабрике кончила, а мама знает, куда я пошла.
Отошли в сторону, к дому. Девочка сказала:
– Я пока дам вам молока, хлеба, меду, земляники. Что есть. Это все у нас свое.
И Вера почувствовала вдруг, что ей хочется есть и что ей приятно будет сидеть за одним столом с девочкою и пить молоко.
– Посидите на террасе, я сейчас, – сказала девочка.