Диночка широко улыбнулась, живо сбегала за штопором и ушла. За дверью слышался шепот, тихий смех. Шубников откупоривал бутылки.
Наконец Ленка вернулась. Сказала, закуривая папироску:
– А я думала, вы все эти дни на фабрике будете. Думала, все ваши дела там.
– Так оно и есть, Леночка, – отвечал Шубников, – я и к вам по фабричному, так сказать, делу.
– Вот оно что! – насмешливо протянула Ленка. – Только я так полагаю, что насчет забастовки со мною вам разговаривать нечего, не по моей части.
Шубников забеспокоился. Стукнул бутылкою о стол, чуть не уронил ее. Спрашивал тревожно:
– Какая забастовка? вы что-нибудь слышали?
Знал, что у Ленки много знакомых и друзей на фабрике и что она может знать многое. Забастовка была теперь особенно неприятна для Шубникова. Правда, она могла оказаться даже полезною, – для Николая, – Горелов от досады на рабочих, может быть, откажется от мысли передать им фабрику. Но наверное расчитывать на это нельзя было, могло случиться и наоборот, что Горелов вздумает теперь же с фабрикою разделаться. Но самое существенное для Шубникова было то, что забастовка угрожает ему лично. По многим признакам Шубников догадывался, что неприязнь рабочих к хозяину была гораздо слабее, чем их злоба к хозяйским прихвостням.
Ленка словно спохватилась, что сказала лишнее. Пожала плечами, отвечала спокойно и замкнуто:
– Что мне слышать? Вам ближе знать. Так, болтают в городе, что на гореловских фабриках забастовка будет.
– Да кто вам говорил? – допрашивал Шубников, крутя веревку и глядя на Ленку недоверчивыми, испуганными и злыми глазами.
– Слухом земля полнится, – неопределенно отвечала Ленка.
Но Шубников приставал с расспросами:
– Слухами! Скажите пожалуйста! Точно слухи сами по улицам прыгают да к вам в окошки вскакивают. Вы-то от кого слышали?
– Кто-то вчера на бульваре сказал, – отвечала Ленка. – Разве упомнишь? Мне-то и ни к чему. В одно ухо впустила, в другое выпустила. Только вот сейчас, вас увидела да про дело какое-то заговорили, вот я и вспомнила.
Шубников догадался, что Ленка чего-то недоговаривает и что слышала о забастовке она вовсе не на бульваре. Сообразил, что теперь от Ленки ничего не выведать, а вот выпьет, так, может быть, вино язык развяжет. Он сказал, притворяясь равнодушным:
– Я так думаю, Леночка, что все это – пустая болтовня, небылица в лицах. Нельзя верить всему, что на бульваре какой-нибудь кавалер сболтнет. Знают, что вы с товарищами знакомы, вот вам и рассказывают чепуху всякую. У нас нет никаких признаков забастовки. А такие вещи экспромтом не делаются.
Ленка глянула на Шубникова не то любопытно, не то насмешливо и спросила:
– И ничего рабочие не требовали?
– Ну, они всегда найдут, чего потребовать, – досадливо отвечал Шубников. – Капиталист налицо, есть с кого тянуть. И подстрекатели всегда найдутся, научат. Приходили ко мне на днях в контору два нахала, говорили, чтобы поденщиц считать постоянными работницами, ну да я их осадил. Ушли ни с чем, и больше никаких претензий не слышно.
– Да уж если бы что было, – говорила Ленка, – так вы бы оба сюда не пожаловали, а то и вы, и сам Горелов, оба в городе.
Этого Шубников не знал, но это не было для него неожиданным. Он подумал, что Горелов теперь у нотариуса. Вернее всего, что у Черноклеина, по дружбе и по привычке. А может быть, для большей конспирации, Горелов отправился к Невсееву или к Быстрову, с которыми обыкновенно не имел дела и у которых конторы помещались не на таком бойком месте, как у Черноклеина.
Шубников иронически искривил губы, сжал костлявою рукою свою козлиную бородку, чтобы она стала еще острее, изогнулся на стуле, положил высоко и остро ногу на ногу, локтем остроугольно оперся об острое колено, – всеми манерами придал себе такой необыкновенно мефистофелевский вид, что даже сам подумал: «Ну, для Ленки, пожалуй, слишком роскошно». И язвительным до козлиного дребезжания голосом спросил:
– А вы, Леночка, откуда об этом важном событии узнали? Сорока на хвосте принесла?
Насмешка подпущена была нарочно, чтобы подстрекнуть Ленку доказать верность сообщения. Но хитрость была излишня; Ленка не видела здесь никакого секрета и спокойно отвечала:
– Мама утром с базара шла, так видела, как Иван Андреевич к Волжско-Камскому банку подъехал в своей коляске. Кучеру что-то сказал, вошел в подъезд, а кучер куда-то поехал в город.