Царица Савская

Шесть дней спустя я приняла его в алебастровом зале.

— Моя царица, — сказал он, склоняясь в почтительном поклоне перед моим двором. Его кожа потемнела, на пальце появилось новое золотое кольцо.

— Полагаю, твое путешествие было прибыльным? — спросила я, укладывая руки на подлокотники трона.

Он выпрямился.

— Воистину. Прошу, позвольте мне показать те скромные дары, что составляют лучшую часть моего каравана.

Вахабил, стоявший на возвышении рядом со мной, жестом велел людям Тамрина приблизиться. Я подалась вперед на своем сиденье.

— Моя царица, из Финикии. — Двое мужчин вышли вперед с несколькими свертками ткани, окрашенной тирским пурпуром, столь излюбленным царскими дворами.

— Ткань, окрашенная морскими моллюсками, что водятся лишь у финикийских берегов. Драгоценный цвет царей — и цариц — что стоит серебра по собственному весу.

Я жестом велела поднести ткань поближе, чтобы попробовать ее на ощупь. С каждым годом плетение финикийской ткани становилось все искуснее.

— От берегов, лежащих за великим внутренним морем, — сказал он, когда очередной караванщик вышел вперед, неся сундучок с золотом. Вахабил выбрал несколько украшений и подал мне: каждое было инкрустировано драгоценными камнями, некоторые украшала странная спиральная филигрань, тоньше которой я никогда еще не видела.

— Из Египта, — продолжил Тамрин, и вынесли множество египетских париков. При ближайшем рассмотрении я отметила, что шерсть искусственных прядей переплеталась тонкими золотыми бусами.

В дальнем конце зала послышался шум. Стражи отступили, некоторые быстро отбежали в сторону, из толпы придворных донеслись изумленные возгласы.

Я рассмеялась и, захлопав в ладоши, вскочила на ноги. Двое мужчин вели через главные двери дворца прекрасную лошадь. Лошадь, чистейшей золотой масти, выгибала шею, красные и синие подвески звенели на узде, а удерживающие ее мужчины едва справлялись с танцующим животным.

— Осторожней, моя царица, — сказал Вахабил, заслоняя меня рукой.

Я подобрала длинный подол платья и сошла с возвышения, чтобы самой рассмотреть подарок. В Сабе у нас почти не было лошадей.

— Как ты сумел вести караван с этим созданием? — потрясенно спросила я. — Если ты скажешь, что тебя сюда перенес джинн, я могу и поверить.

Караван мог несколько дней идти без источников воды — для верблюдов это было совершенно нетрудно, особенно если был корм. Но лошадь была существом совершенно иного рода. Все кони моих конюшен были доставлены на кораблях из Пунта, а затем уже в Сабу, через узкое море.

— Оазисы процветают, моя царица. И два верблюда несли на себе лишь зерно, чтобы кормить коня в пути между оазисов. — Тамрин улыбнулся и явно расслабился от моей реакции. Нет, подвиг и чистые затраты на то, чтобы привести это животное в Сабу, я представляла себе слишком хорошо.

Я обошла лошадь по кругу, любуясь ее красотой, а затем ахнула.

— Но… это же жеребец! — вырвалось у меня.

— Воистину. Чтобы моя царица могла растить свои собственные конюшни.

Я подняла руку, чтобы медленно провести по гордой голове жеребца.

— Тамрин, ты поистине сотворил чудо.

— Ах, но я еще не закончил, — сказал он, когда несколько человек вышли вперед, вынося сосуды.

Я подошла к ним, а торговец называл содержимое: корица, кориандр, фенхель. Шкатулка редкого бесценного шафрана. Амфора с чистейшим оливковым маслом.

— Девятнадцать таких же амфор уже доставлены в твои кладовые, — сказал он. Морщинки у синих глаз были теперь виднее, они светлели на фоне загорелой кожи: отметина того, кто привык часами щуриться под палящим солнцем. Едва вернувшийся с дороги каравана, он был другим, но я никак не могла понять, в чем именно он изменился.

— Ты присоединишься ко мне за обедом и расскажешь о своих путешествиях, — сказала я.

Он склонился в низком поклоне, пока коня выводили из зала.

— Вижу, путешествие действительно вышло прибыльным, — сказала я в тот вечер в саду, откинувшись на подушки. Необходимости в спектакле больше не было, и перед нами стояли изысканные, но простые кушанья. Я слышала, что торговцам, вернувшимся после долгих ночей под звездами у костров, бывает сложно привыкнуть к домам из глиняного кирпича — настолько сложно, что они порой остаются в шатрах своих родичей за стенами городов или же вместе с верблюдами ночуют в степи еще несколько недель после возвращения. Второй раз я принимала Тамрина наедине — за исключением Шары и Яфуша, которые всегда были при мне, словно мои собственные руки.

— Воистину. — Тамрин подался вперед с улыбкой, от которой играли ямочки на щеках. Угощения он жевал тщательно, словно решая про себя, с чего начать будущую историю. Затем, сделав долгий глоток пальмового вина из кубка, он сказал:

— Мир жаден до лучших товаров Сабы. Но больше товаров им полюбился мой новый, редчайший экспорт…

Я склонила голову набок. До сих пор в караванных грузах менялось лишь количество специй и парфюмов, бальзамов и благовоний, рисунков тканей.