Царица Савская

— Твое сердце не успокоит твоих людей, проклинающих меня на улицах. И твоего сумасшедшего пророка, который настраивает против тебя твоих врагов. Ты женишься на дочерях народов, которые твой бог назвал запретными, но твой же бог ни слова не сказал о Сабе — и ты не хочешь жениться на мне?

— Мы поговорим. Я вернусь. Ночь коротка…

— Не коротка. И становится все длиннее! Разве ты не смотрел в окно, разве не видел, как блекнет солнце? Уже осень, и время до моего отъезда скорее сведется к часам. Проведи с Ташере месяц, когда я уеду. Не вставай с ее ложа, если хочешь. Но останься со мной сейчас.

— Билкис, — сказал он устало. — Ты не знаешь, что значит быть мужем сердитой жены, не говоря уж о многих женах. Ты мой мир и покой. Позволь мне выполнить долг и вернуться к тебе с благодарностью.

Я ничего не могла поделать. И открытая ярость ничего не могла бы мне дать. Но чего я ждала от царя с таким множеством жен — и чего можно ждать от царя?

— Что ж, иди. Возможно, я буду здесь, когда ты вернешься. Возможно, нет.

Он вздохнул, склонился над моими руками и вышел.

На следующее утро я проснулась одна. И царь ко мне не пришел. Как не вернулся и днем, к обеду, который я разделила с Шарой. Мы смотрели на улицы, заполненные паломниками, на крыши, украсившиеся беседками из пальмовых листьев; прошлой ночью я видела, как лампы гостей зажигаются в городе, словно созвездия. Весь день пилигримы входили в город и выходили прочь, и крики торговцев-зазывал с рынков долетали до самого дворца.

Запах городских пекарен дрожжевым потоком окутал город, отчего мой желудок требовал есть и снова есть целый день напролет. Шара словно не замечала: она принесла с собой набор для игры в Сенет и разгромила меня три раза подряд.

Шара теперь была совершенно иной. Гордо расправились плечи, которые она за эти годы привыкла сутулить и напрягать. Всегда сдержанная и робкая раньше, теперь она шагала так, словно снова могла дышать. Даже ее движения стали шире. Шара больше не извинялась за место, которое занимала под солнцем ее крошечная фигурка. Прошлое больше не сковывало ее.

За миг до заката по дворцу пронесся крик и плач.

Я вскочила на ноги, опрокинув доску и рассыпав фигурки по полу. Я бросилась к двери царских покоев, Шара за мной по пятам. Но Яфуш выставил руку, останавливая меня, и первым шагнул в коридор.

Загрохотали двери со стороны покоев Ташере, и донеслись взвинченные голоса — один женский, злобно кричащий. Второй мужской. Голос царя.

Я тихо расспросила стража, но не послала за царским слугой. Не стоило опускаться до царской семейной ссоры.

Позже, тем вечером, в царские покои пришел брат царя, Натан. Шара и я как раз готовили ложе ко сну. Я видела, каким взглядом он на меня посмотрел, как сверкнули его глаза, как недобро поджались губы.

— Рано утром к нам прибыл гонец, — сказал он мне. — Фараон, царь Египта, умер.

Глава двадцать восьмая

Весь следующий день царь провел со своим советом. Когда я послала за ним, мне ответили лишь, что он придет ко мне, как только сумеет освободиться.

Сидеть рядом с ним в этот раз меня явно не приглашали.

Я раздраженно расхаживала по покоям и наконец послала за Азмом небольшой вооруженный эскорт, чтобы безопасно доставить его во дворец.

Выждав совсем немного, чтобы он успел попробовать пишу, выставленную перед ним на столе, я сказала:

— Фараон мертв. Получал ли ты об этом знамение?

Но я уже знала, каким будет ответ.

— Ни единого. Не было ни знамения, ни знака. — Мне показалось или его лицо исхудало и осунулось за несколько недель, словно он не ел и не спал?

— Я хочу узнать, что ты видел в день, когда мы выходили из Сабы, — сказала я. Я забыла о том видении на долгие месяцы, но сегодня перед рассветом память вернулась, мрачная, как безлунное небо.

Он покачал головой.

— Лишь то, что наше возвращение сокрыто от взоров.

— И что это значит?

— Я не знаю. Это может означать, что возвращение будет сложным…

— Путь сюда тоже был сложен!

— В лучшем случае может означать, что мы изберем другую дорогу назад.

— А в худшем?

Он помедлил.

— Что ты или кто-то другой не вернется.

От этих слов я застыла.

— Ну что ж, — сказала я, помолчав. — Знамения ошибались и раньше.

Каждый раз, когда я утверждала, что Алмаках говорил со мной, он молчал. Каждый раз, когда я думала, что он проявляет милость, все оканчивалось катастрофой. Вот почему я не смела задумываться о том, что разоблачение Иеровоама Абгаиром — сломавшее царя, но поправившее нашу размолвку — было знаком нашего будущего и того, что теперь последует расплата за счастье.

Чуть позже днем из города донеслись крики, и часть вооруженной охраны двинулась от дворца в ту сторону. Я наблюдала с террасы за тем, как пустеют перед ними улицы, как сияет солнце на их нагрудниках. Возле рынка возникло какое-то беспокойство, но мне была видна лишь часть происходящего — люди бежали со стороны палаток, крики звенели в воздухе.