Царица смуты

Пушечный и пищальный треск разрывает тишину в клочья, и пороховыми дымами она, разорванная, зависает над водой. Заруцкий одобрительно рычит. Тереня упредительным залпом враз встрепал охоронные кусты на острове, выиграл самую кроху времени, но сейчас всякая кроха в пользу. Еще залп и еще. Передние струги табанят и стягиваются кольцом к острову… Но вот таким же грохотом и дымом вздымается остров, словно вознамерился вырваться из реки в небо. Васька Хохлов тоже знает дело. Два струга в середине полукольца теряют управление, разворачиваясь кормой. С насада видно, что добрая половина казаков на них побита, остальные пытаются выравнять струги бортами к острову. А из-за острова меж тем с двух его сторон появились хохловские струги — один, другой, еще и еще, в пищальной пальбе более нет порядка, в безветрии дымы стягиваются к середине реки и уже помеха глазу… Затявкали фальконеты, те самые, что Хохлов обещался доставить Заруцкому. С разбитого струга казаки прыгают в воду, и другой вот, как подбитая птица, зарывается носом в воду… Теперь обе флотилии на середине реки. Течение сносит их к городу, который совсем рядом, и Заруцкий все чаще с тревогой оглядывается на крепость, и Марина тоже догадывается, что Хохлов намерен подставить их под крепостные пушки, потому на сближение не идет, только теснит… Но река — у ней свои правила. Правым флангом Тереня наплывает на Хохлова, и сближения не избежать. Хохловские струги табанят, и только пищальный грохот не дает расслышать треск обшивок, лязг сабель и вопли людские. А стена крепостная — она уже над левым плечом. Людишек на прясле видимо-невидимо, не стреляют, ждут, когда ближние струги подойдут на пищальный выстрел. Но не пищалей боится Марина. Теперь взор только на крепость, в остальном исход ясен. Правый фланг — шесть или восемь стругов — потерян. Но и Хохлов увяз там же. Пять стругов слева, насад и еще два струга, что впереди и сзади, — проходят… Шестнадцать весел переднего струга натягивают буксирный канат так, что он только что не звенит. Задний жмется к корме насада в двадцати саженях.

Пришло время и для Заруцкого. Он дает знак Марине, чтоб заткнула уши, и идет к пушкарям, ожидающим его команды. Две пушки правого борта рявкают так, что насад дергается всем корпусом, встроенный в насад палубный короб, наверное, развалился б, когда б не борта… Марина успевает только подумать, каково сейчас сыну ее и всем, кто внутри… Пушки левого борта бьют по крепости. Ядра поочередно врезаются в стену левее Крымской башни. Урон для крепости ничтожен! и атаман Чулков бранит пушкарей. Только точным попаданием в средний ярус Крымской башни можно упредить астраханцев, еще сотня саженей — и насад окажется под прицелом… Снова залпы с обоих бортов. Что справа, Марине не интересно. Здесь же опять промах, и, хуже того — при откате одна из пушек проваливается лафетом между досками. Выстрелы крепостных пушек Марина не успевает увидеть и даже, кажется, услышать. Падая на палубу, она слышит треск ядром взломанного борта, видит отброшенное к мачте изуродованное тело пушкаря и атамана Чулкова на коленях, ладонями обхватившего окровавленное лицо. Теперь в ушах только крики, визг женский и истеричный плач ребенка… Откуда здесь ребенок?… Ушибленное плечо не позволяет даже пошевелиться, но кто-то, не считаясь с ее болью, грубо подхватывает под руки, пытается поставить на ноги, а ноги не держат… Снова удар и грохот. Ядро в щепы взламывает всю левую сторону кормы, и огонь двумя желтыми языками взметается над кормой. Огонь Марина видит, огонь возвращает ей сознание, но тело непослушно, и она позволяет нести себя. Кто несет ее, не знает… Мелькают ужасом искаженные лица Казановской, няньки Дарьи, Николаса Мело; все они напирают на них — на нее и того, чьи руки цепко держат ее на весу. У правого борта оба буксирных струга и два других яростными взмахами весел тоже спешат к ним, но с ближнего полдюжины пищалей направлены прямо в лицо ей, Марине, вот они выплюнули дым — в струге, что у борта, два казака, взмахнув руками, опрокидываются на гребные скамьи, и рядом кто-то звонко вскрикивает. Марина видит: это Милица схватилась руками за грудь и валится грудью на ребро бортовой перегородки.

На вражьих стругах терские казаки, Марина узнает их по кривобоким шапкам.

— Иуды! — кричит она и вырывается из рук Заруцкого. — Сын! Царевич! Где?!