Царица темной реки

Смерть сержанта Кравца наступила от совершенно естественных причин – заполнения легких водой, что вызвало остановку дыхания и паралич сердца. Проще выражаясь, человек утонул. Ни малейших признаков насильственной смерти. Никаких повреждений на теле, если не считать синячка-кровоподтека на левой стороне шеи, над ключицей, безусловно не способного причинить какой-либо вред здоровью. Вверху и внизу данного кровоподтека явственно видны следы зубов, несомненно человеческих (медики это никак не комментировали, может быть, из-за отсутствия соответствующего научного термина, но все и так ясно: это Алеся поставила ему засос). Находившееся в желудке количество алкоголя было способно вызвать среднюю степень опьянения. (Проще говоря, человек не шатается, на ногах стоит крепко, зигзагом не передвигается, и язык у него не заплетается – зная Игоря, я легко сделал именно такой вывод.) Не успевшая перевариться пища – ну да, полное перечисление того, что все мы ели за свадебным столом. Каких-либо ядов, токсичных веществ, а также лекарственных препаратов в организме не обнаружено. Резюме: естественная смерть. Подпись: главный хирург полкового госпиталя майор медицинской службы Капитонов В. С.

Уж не знаю, что думал Минаев, прочитав этот протокол, но я ощутил лишь нахлыв тоскливого бессилия. Такой, что попросил у Катри стакан самогонки, ахнул залпом, но, как порой в таких вот случаях бывает, особо и не запьянел (однако добавлять не стал, не ставил я перед собой такой задачи, хоть и подмывало надраться до поросячьего визга). Такой, что ночью я не смог с Катрей быть – она все понимала и нисколечко не обиделась…

…А назавтра (время шло к одиннадцати утра) я сидел на берегу реки, на том же месте, что и в прошлый раз, забросив те же три удочки, немецкое наследство, доставшееся мне без всякого завещания. Как и в прошлый раз, клев был хороший: часа не прошло, а на кукане у меня было восемь отнюдь не мелких рыбин. Вот только сегодня я не чувствовал ни малейшего удовольствия, вообще ничего не чувствовал, кроме того самого тоскливого бессилия, привязавшегося после вчерашней радиограммы. И теперь совершенно точно знал, чем оно вызвано: полной невозможностью и неспособностью разгадать здешние загадки. А ведь они были! И убили Игореху именно они… Теперь я в этом нисколечко не сомневался.

Сегодня я приперся на бережок с одной-единственной целью – убить время. В деревне мне совершенно нечем было заниматься. Совершенно. Техника в полном порядке, устраивать личному составу какие-нибудь учения абсолютно не тянуло, поговорить вроде бы и не с кем – да и о чем? Выпить опять-таки не тянуло. А рыбалка, как о ней справедливо говорят, все-таки успокаивает нервы…

Как многие, я любил подолгу смотреть на текущую воду – есть в этом что-то завораживающее. Но сейчас на реку не глядел – давно уже, запрокинув голову, таращился на синее небо, по которому справа налево, подгоняемые легоньким ветерком (на берегу совершенно не чувствовавшимся), неторопливо, можно сказать, степенно плыли белоснежные облачка – как тысячу, как миллион лет назад, как будут плыть, когда нас уже не будет, и еще миллион лет. Мыслей в голове не было, кроме одной, назойливо привязавшейся: какие же мы крохотные, как ничтожны наши дела и заботы по сравнению с высоким синим небосклоном и безмятежно плывущими миллионы лет облаками…

– Поручик! Освободитель! – послышался совсем рядом звонкий девичий голос.

Знакомый уже голос… Я встрепенулся, посмотрел на реку – и не далее чем метрах в пяти увидел Алесю. И было в этом что-то неправильное, только я не сразу понял, что.

А потом понял! И форменным образом остолбенел.

Обнаженная, разметавшая колыхавшиеся по течению великолепные волосы, она лежала на правом боку, глядя на меня с ослепительной улыбкой. Именно что лежала на поверхности воды в вольной, непринужденной позе, подперев правой рукой голову. Лежала, как на ковре, неведомо как удерживаясь на одном месте, напротив меня, словно ее удерживала невидимая могучая рука. Ни одного гребка не сделала. Люди так не умеют. Я не спал и не бредил, все происходило наяву – и такого не могло быть, но оно было!

Алеся рассмеялась:

– Ну что ты такой оцепенелый? Никогда не видел голых девушек? В жизни не поверю! Ты что, со своей простушкой в полной темноте спишь? Тоже не верится. Или испугался? И не стыдно тебе? А еще офицер, наверное, кучу народу перебил!

Язык у меня не шевелился. А вот страха не было – только отчего-то вспыхнула яростная, нерассуждающая злость. Голова была совершенно пустая, ничего на ум не приходило, только одна мысль вертелась, словно иглу на патефонной пластинке заело: этого не должно быть, не должно. Но оно есть…

Алеся надула розовые губки в деланом возмущении:

– Вы невежа, поручик, право! С ним разговаривает красивая девушка, а он не то что галантных комплиментов не отпускает – молчит, как неотесанный деревенский пентюх… Или так уж испугался?

Почувствовав, что могу шевелить языком, я хрипло сказал:

– Нет…

– Чудо свершилось! – воскликнула она, смеясь. – Немой заговорил! Так дождусь я наконец комплиментов?