Царица царей

— Он был в бешенстве. Его люди переметнулись на сторону римлян и оставили его в сражении. Он уверен, что вы предали его.

Клеопатра чувствовала, как в зале нарастает гул. Незавершенное заклинание начинало действовать.

Почему? Что она сделала не так? Она — богиня. Новая Исида. А Антоний — ее Осирис, Дионис. И тем не менее она здесь, забаррикадированная в недостроенном мавзолее, запертая вместе с казной. Без его любви — все без толку. Теперь ничто не имеет смысла.

Она взглянула на кинжал, который еще сжимала в руке. Кровь запятнала лезвие. Воздух потрескивал от напряжения. Однако она не завершила обряд до конца.

Пути назад нет.

4

Марк Антоний сидел, обхватив голову руками. Гнев в его душе боролся с отчаянием. Перед глазами промелькнули картины прошлой ночи. Клеопатра в его объятиях, ее губы на его губах… Сейчас он пытался избавиться от этих образов. Они поклялись, что скорее умрут, чем сдадутся.

Если она перешла на сторону Октавиана, для Антония не осталось больше ничего. Ни на земле, ни на небе.

Он был свидетелем, как четыре его легиона напали на Александрию с запада. Рев вражеских труб (о, какая мука называть врагом Рим — его колыбель, мать и любовь) заглушал речи Марка Антония. Войска не имели желания слушать.

Они ненавидели его за Акциум, и правильно делали.

Он променял их на Клеопатру.

«Клеопатра принадлежит Риму», — заявил командующий конницей. Городу, а не ему, Антонию. Как он мог оказаться таким наивным глупцом?! Она никогда не была его.

Он впервые увидел ее двенадцать лет назад. Тогда она уже освободилась от власти Юлия Цезаря. Антоний вызвал царицу в Тарс[8] — держать ответ по обвинению в финансовой помощи Кассию, одному из заговорщиков, убивших Цезаря.

Римская казна пустовала из-за многолетней междоусобной войны. Египет и Клеопатра, наследница рода Птолемеев, были богаты, не только золотом, но и зерном. Антоний нуждался в ее поддержке. Он мог без колебаний припугнуть царицу и прибегнуть к обвинениям.

Она приплыла к нему в раззолоченной барке с пурпурными парусами, под балдахином из золотой парчи. Но Антоний оказался единственным из обитателей Тарса, кто пребывал в неведении. Он уже готовился обратиться с речью к толпе, но вдруг обнаружил, что все разбрелись. Столь неожиданное бегство торговцев и покупателей изумило его. Покинув рыночную площадь, он уловил в воздухе аромат восточных благовоний и против своей воли двинулся к берегу.

Щурясь от яркого солнца, он, наконец, разглядел блистательную особу, облаченную Венерой. Клеопатру окружали слуги, переодетые в нимф и купидонов. Антоний отправил к царице гонца с приглашением отобедать. Клеопатра со своим всегдашним пренебрежением к условностям пригласила его на собственное пиршество.

После они сидели вдвоем на палубе. Фонари над их головами сияли и переливались подобно созвездиям. Голос у нее оказался негромкий и мелодичный. Она разговаривала со своими слугами и с жителями Тарса, обращаясь к каждому на его родном языке. Антония подкупило будто бы ненароком оброненное ею замечание. Дескать, она многие годы следит за его успехами на воинском поприще. А как обольстительно она смеялась, запрокидывая голову в приступе неподдельного веселья, шутила и поддразнивала его!.. Оба словно являлись не облеченными властью особами, а простыми людьми, которые познакомились на рыночной площади и загадывают друг другу загадки.

Тогдашняя жена Антония, Фульвия, была начисто лишена чувства юмора. Он ни разу не слышал, чтобы она смеялась.

Вечер завершился в опочивальне Клеопатры. Стыда Антоний не испытывал. Любой здравомыслящий мужчина на его месте поступил бы точно так же.

По пути в покои царицы, чувствуя, как от сладостного предвкушения по всему телу разбегаются жгучие мурашки, Антоний торжествовал. До чего он умен! Он обретет власть над Клеопатрой, а она проникнется к нему нежностью. И то и другое будет ему очень на руку при переговорах. Ощупью он нашел вход в опочивальню, вгляделся в темноту, но царицы там не оказалось. Он принялся шарить руками по подушкам, и внезапно она бросилась на него с ножом в руках. Для Антония такой поворот стал полнейшей неожиданностью. Молча он рухнул на пол.

— Рим желает использовать меня, — произнесла она. — Верно?

— Не Рим, — с ухмылкой поправил он. — Римлянин. Исключительно в своих личных целях.

— Сдавайся, — прошептала она, оседлав его сверху.

Он вдыхал ее запах. Ощущал прикосновение нежной кожи ее бедер — обнаженных и бесстыдных — к своей груди.

— Сдавайся, — повторила она. Он с трудом удержался, чтобы не расхохотаться. Неужели она не отдает отчета в собственной миниатюрности? Он мог бы обхватить ее талию пальцами одной руки. Она забыла о том, что она — женщина?

Она рывком стянула его запястья веревкой и привязала к ложу. Улыбка Антония померкла. Он не понимал, играет она с ним или он и впрямь стал пленником. Бесспорно было одно: нож очень острый. И прижат он к его яремной вене.