ЦАРИЗМ И ТРЕТЬЕИЮНЬСКАЯ СИСТЕМА

Такую же оценку положения давала и кадетская «Речь». «От возможного крушения,— писала она,— наш премьер ускользал до сих пор, передвигаясь вправо и подхватывая тот лозунг, которым пробовали воспользо­ваться против него». Но «эта игра... не могла продолжать­ся бесконечно». «Вправо поворачивать дальше некуда... Для этой политики услуги П. А. Столыпина больше не нужны... И справа и слева слишком хорошо понимают, что на одной отрицательной программе ,,успокоения“ нельзя же оставаться навек. А ни на что другое присяжные „успо- коители“ не показали себя способными. Мало того, слиш­ком ясно становится теперь, что и самый момент ,,успо- коения“... они не сумели использовать, принявши средство за цель». Эту же мысль «Речь» разъясняла цитатой из одной влиятельной немецкой газеты, которая писала: «Он (Столыпин.— А. А.) сделал все для подавления минувшей революции, но очень мало для предотвращения рево­люции будущей» [661].

«Парламентский» кризис. «Парламентский» кризис был вызван трехдневным роспуском палат, которого Столыпин потребовал для проведения законопроекта о западном зем­стве в порядке 87-й статьи Основных законов. Искусствен­ный перерыв занятий Думы п Государственного совета после четырехлетнего существования третьеиюньской Ду­мы означал полный провал думского бонапартизма Сто­лыпина. «Конституция» предстала перед страной как чи­стейшая фикция: с «народным представительством» ца­ризм мог так же мало церемониться, как мало церемонил­ся он с каким-нибудь губернским земством.

Выразив свою радость по поводу оставления Столыпи­на у власти, октябристский официоз далее писал: «Другое дело — обстоятельства, сопровождающие возвращение П. А. Столыпина». «Упрочение данного прецедента на практике может привести к очень опасным последствиям, и, логически рассуждая, таким путем можно и сов­сем свести на нет значение законодательных учрежде­ний» [662].

Дума ответила на роспуск четырьмя запросами (октяб­ристов, прогрессистов, кадетов и социал-демократов). Гуч­ков в знак протеста сложил с себя председательские полно- мочия.

Государственный совет также сделал запрос. Отвечая на него, Столыпин заявил: «Из-за несогласий между пала­тами не могут страдать интересы страны. Законодательные учреждения обсуждают и голосуют, а действует и несет ответственность правительство». В том же духе он высту­пил и в Думе. Октябристская газета справедливо указыва­ла: «Отсюда недалеко до низведения роли законодательных палат к чисто формальному санкционированию правитель­ственных законопроектов без права критики и тем более без права их отклонения». А «отсюда уже один шаг до полного упразднения законодательных учреждений»[663].

Правые и националисты возражали против запросов. Позиция их была очень проста. Граф А. А. Бобринский охотно признал, что «издание высочайшего указа 14 марта 1911 г. о введении земских учреждений в шести западных губерниях не соответствует точному смыслу ст. 87 Осн. Зак.». Но это не имеет ровно никакого значения: «Несоот­ветствие это... не должно бы служить основанием для зап­роса, ибо самый акт, по поводу которого запрос предъяв­лен, есть волеизъявление верховной самодержавной влас­ти, являющейся источником закона»[664]. Иначе говоря, царь имеет право в любой момент нарушать и отменять лю­бые законы, в том числе и Основные, потому что он само­держец — «источник закона».

То же самое заявил от имени националистов А. А. Мо­товилов. «Мы считаем, — говорил он, — что державный хо­зяин земли русской имеет всегда не только право, но и святую, искони дарованную ему возможность временно приостанавливать действия того учреждения, которому жизнь он сам дал, а поэтому мы не находим никакой не­правильности в действиях председателя Совета Мини­стров...» [665].

Речь Маркова 2-го служит превосходной иллюстрацией к ленинской мысли о том, что вопрос о «конституции» — это вопрос о соотношении классовых сил. «Я, гг.,— начал курский «зубр», насмешливо обращаясь к либералам,— имел в виду с вами побеседовать о конституции». «Гг., уве­ряю вас, вы достойны жалости; никакой конституции у нас не было, нет и не будет... и нарушать то, чего нет, невоз­

можно». «Ведь вы, гг. конституционалисты,— издевался он,— вы не должны забывать, что вы опираетесь только на бумажный закон и за вами нет никакой силы; эти же госпо­да (указывая налево), когда они резко, быть может, даже иногда грубо, нападают на правительство, то за ними есть сила, сила решимости идти на революцию, идти на барри­кады, а вы, гг. (обращаясь к центру), на баррикады не пойдете, уверяю вас (смех)... так что же за вами? Вы пу­гаете вашими картонными мечами, размахиваете вашими бумажками, а вам скажут: уходите прочь,— и вы уйдете и будете трястись от страха. К чему же еще такой грозный тон принимать? Это вам не идет, это вам не к лицу» [666]. Это была уничтожающая и совершенно справедливая оцен­ка октябристско-кадетских «либералов».