Затем мы вошли в сад-чаир, в закладке которого я принимал непосредственное участие, а далее – наш путь пролегал к восстановленному археологами фундаменту храма Спаса. Здесь все иконы были выстроены в алтаре, и мы вместе, хором, запели «Отче наш». В тот момент мне подумалось, что когда-то на этом месте стоял и Николай II. Он тоже читал молитву и, возможно, мысленно представлял, как его «тайный план» шаг за шагом, фрагмент за фрагментом, будет реализовываться.
Напомню, что когда я занимался изысканиями, связанными с горным районом Бойко, то вышел на древний исторический пласт, вытекающий из первых поселений людей, живших на этом массиве. У меня укрепилось убеждение, что те городища, которые были здесь, и о наличии которых известно специалистам-историкам, тянут свои корни с глубокой древности, которую и можно назвать «древней Русью». Здесь не просто были укрепления и сами городища, здесь был стольный град, по сути с царственными полномочиями. Он являлся центром той древней цивилизации, которая раскинулась на прилегающих к плато Бойко горах и долинах. Этот доминант назывался Кром (Кремль), что значило: крепость или укрепление.
А фамилия русской царственной династии – Романовы, берёт своё начало от имени «Роман», которое в свою очередь значит «крепкий» (крепость). И вообще, даже по звучанию Роман и Крома крайне близки и явно изначально вышли из единого слова (точнее – из единого древнего корня). Вот сейчас мы и совершили восхождение на гору, которая и явилась символом этого корня. До которого можно было здесь даже дотронуться рукой.
Далее мы вышли на плоскую вершину горы Сотера, где наши иконы смогли полной грудью надышаться воздухом гор, пронизанным силой небес, нависающих над нами в виде огромного голубого купола.
Отсюда мы любовались горными видами и, конечно, перспективой Бишуйских копий, которые скрадывались сейчас за лёгкой дымкой восходящих вверх горных воздушных масс. Теперь наш путь пролегал именно туда!
На копи мы пошли через день. Всё-таки восхождение на Бойко отняло много сил. А слабым в подземельях, как известно, делать нечего. Но день задержки принёс для всех нас и неприятный сюрприз. Выпал снег (дело было в декабре), и идти по нему в искомое место, да ещё неся с собой иконы, оказалось делом крайне утомительным. Мы вынуждены были бросить машину где-то на подъёме дороги, даже не доехав до привычной стоянки, так что наш путь значительно удлинился. Говорят, что свежевыпавший снег олицетворяет собой чистоту замыслов. Наверняка, так и есть. Но он утомил нашу компанию так, что добравшись до места спуска под землю, мы были выжаты, как лимон. Привалившись к стволу старой яблони, я тяжело дышал, не представляя себе, как мы начнём спуск под землю. Не переоценили ли мы свои силы?
И, тем не менее, надо двигаться дальше. На спуск вниз, к подземному храму, мы затратили целый день. И теперь даже речи не было о том, что сумеем до темноты вернуться к машине. Ночёвка ждала нас в утробе земли. Мы с Руданским уже спали здесь и поэтому не испытывали какого-либо дискомфорта. А вот наши спутники пережили массу эмоций.
Добавлю, с собой мы ещё несли и клетку с живой птичкой. Это Кирилл настоял взять её с собой. Он где-то вычитал, что раньше шахтёры брали под землю канарейку. Она служила в качестве индикатора. Если птичка гибла, значит, в шахте появлялся газ. А это смертельная опасность для горнорабочих. Они могут задохнуться, либо из-за искры случится взрыв.
По прошлому походу в копи мы знали, что вроде бы газа на глубине нет. Но птичку Руданский всё-таки взял. И вот почему. Мы предполагаем возжигать принесённые с собой свечи, а в предыдущих посещениях подземного храма ни я, ни Кирилл не допускали здесь открытого огня. Так что Руданский перестраховался не зря. С другой стороны, если бы кто-то увидел нашу процессию в «глухих» горах, с трудом продвигающуюся по снегу с клеткой, в которой прыгала пичуга, наверняка, наверняка подумал бы о нас, как о людях, у которых не всё в порядке с головами.
Зато здесь, под землёй, птичка нас порадовала. Мы включили нашу иллюминацию и «надышали» тёплого воздуха в помещении, где обычно спали. Сделалось даже уютно! Руданский накормил птичку принесённым с собой зерном, и она явно повеселела. Стала прыгать, качаться на жёрдочке, а затем – запела. И какая это была жизнеутверждающая песня! Мы сами, как не были уставшими, даже развеселились. А Ольга стала улыбаться, хотя весь последний отрезок пути шла «на зубах», и ей явно было не до птичьего пения.
Ночь под землёй прошла спокойно. Хотя никто из нас нормально выспаться не мог из-за отсутствия элементарных удобств для этого. На нашей с Кириллом лежанке, увы, пять человек никак поместиться не могли. Так что я утром чувствовал себя так, как будто бы меня прокрутили через мясорубку. Болело всё тело. А Руданский, глядя на меня, смеялся: «Это у тебя старческое». Ему самому небось было не лучше.
9