Царская немилость (СИ)

Пётр Христианович сначала решил вообще здоровущий ход конём сделать. Поставить перед избушкой ведьмы не простое крыльцо, а волшебное. Чтобы посетители икать начинали, ещё ведьму не узрев. Ничего особо сложного нет. Выкопал под крыльцом яму, разместил там систему противовесов, наступил на площадку, за рычаг дёрнул и тебя на метр вверх прямо к порогу помост поднимает. Потом перехотел. Ну, перед кем тута форсить? Кто в его Студенцы приедет гениальным механикусом восхищаться. Крестьяне из Нежино за травками по привычке. Так не в коня корм. Крыльцо сделали, но по заветам сказителей со стороны леса. Типа:

— Повернись избушка к лесу задом, а ко мне передом.

— Хрен тебе Иван не царевич. Сам прогуляйся.

Или лучше так.

— «Повернул избушку, ух, разбудил старушку! Стояла себе задом, так ему, видите ли, не тем фасадом! ... — И не жди от меня подмоги — уноси скорее ноги»!

Нежино встретило заливистым собачьим лаем. Пётр Христианович с собой привёз молодую суку Брунгильду. По словам немца — управляющего можно и её за пятьсот рублей продать. Но это если купят, а так рублей за триста. Да и ладно, не жили богато … Ему нужна медицина. Нужно ведьме ученицу найти, и деньги тут — второстепенное.

Николай Николаевич опять попытался графа заманить наливочку пробовать, но Пётр упёрся. Понимал, что зря, у захорошевшего хозяина легче Василису Преблудную получить, но это же потом опять утром с похмелья маяться.

— Брунгильду на Василису, Лукерью и Гнедка? — дедок стал бакенбарду на палец накручивать. Хорошие такие бакенбарды. Вот, есть же усы будёновские, а тут чьи бакенбарды, можно им смело имя соседа присваивать курдюмовские.

Гнедок был конь. Чего уж — был. Есть. Конь не может не есть, вот и сейчас сено жевал. Огромный. Агромаднейший! Не Першерон и даже не Фриз. Однако — здоровущий гад. Скорее всего, не чистокровный. Есть сейчас в России такая порода лошадей — битюг. Или правильнее Битюг. Вообще — это название реки в Воронежской губернии. Там крестьяне скрестили разных немецких коняжек со своими посконными и случайно получили эту не определённую точно породу лошадей. Строгого стандарта нет, так как селекция народная, и вскоре её ещё всякими орловскими рысаками и фризами разбавят и вообще потеряют. Но вот пока есть. И это довольно приличный её представитель. Рост в холке не менее метра восьмидесяти, сам тёмно-тёмно-коричневый, почти вороной. А грива рыжая и ноги мохнатые, как у фризов, даже ещё мохнатей, прямо, как у монгольских диких лошадок. Брехту он ещё в первый день посещения Нежино понравился. Конь был старенький, ну ещё пару лет протянет. Так ничего тяжёлого таскать Пётр Христианович его заставлять и не собирался. Наоборот, жить будет на вольных хлебах в тепле и сытости и фризок окучивать. Удовольствия сплошные.

И тут всю обедню испортила Антонина Капитоновна — секунд-майорша, вышла на крыльцо и загнала всех обедать. Ну и наливку пробовать. В результате Пётр Христианович проснулся дома, но опять с головной болью, воспоминание об «обеде» частично сохранились. Он точно помнил, что по рукам ударили, собаку он на битюга поменял, а девку с матерью ему на сдачу отсыпали.

Нет, всё, как там в детской поговорке: «Туда я больше не ездун. Не ездец».

Событие тридцать третье

Есть вещи в мире, которые за деньги не купишь, но и без денег до них не доберёшься.

Евгений Витальевич Антонюк

Кузницу построить зимой невозможно. Крупнопанельного домостроения ещё не придумали. Потому кузнец остался пока и жить и работать в своём селе. Три километра не расстояние. Если что нужно поправить из крестьянского инструмента, то ссыпайте в сани, отвезём и починим, а потом назад доставим, так Пётр Христианович народу своему рассказал. Народ покивал и разошёлся, никто ничего на починку не принёс. Нет у народа толком ничего железного, а тем более на починку. Да, чтобы продать что-то ненужное, нужно сначала купить что-то ненужное.

Раз заехал Пётр Христианович к кузнецу, два заехал, в смысле на второй день, а с его Студенцов только один заказ, прибежал пацанчик со сломанным серпом и всё. Но …

Убегание пацана граф застал. Был он без шапки и даже овчинную шубейку, явно с чужого плеча, в угол сбросил. Худой и нестриженный в заплатанных из мешковины сделанных штанов, не сшитых, сделанных. Там на тесёмках всё держалось. Может у матери и иголки-то нет. А ещё пацан был в лаптях и что-то типа куска плохо выделанной шкуры на ноги намотано под этим лаптем.

— Стоять! Бояться! Как тебя звать?

— Спирькой, вашество. — И попытался снова смыться.

— Да, стой ты, Спирька. Чего худой такой и без валенок?

— …

— Валенки есть у вас?

— …

— А ты есть хочешь?

— Хочу, вашество! — головой нестриженной замотал.

— Садись в дормез. Вместе домой поедем.