Царская немилость (СИ)

Могутный кузнец совсем-совсем растерялся, перекрестился и залез огромной в мозолях вечных ручищей в маленькую для него чашку и сунул жменю капусты в рот. Жевнул раз. Жевнул второй и выплюнул тоже всё «лакомство» в чашку назад.

— СССволочи. Я ему …

— Тихо. Вон Тихон.

К ним бочком пробирался конюх, лавируя между столов. В заведении было не сильно и шумно, люди переговаривались в полголоса и ожесточённо поедали предложенную отраву.

— Тихон! — тот самый мужик с чёрной бородой за столиком в углу стал подниматься.

— Вашество, беда! — разворачиваясь к знакомцу передом, а к Брехту задом быстро проговорил конюх и стал шарить рукой по столу в поисках чего тяжёлого или колюще — режущего.

— Тихон! — на это раз ласково так, как выловленной из пруда рыбке проговорил бородач и встал.

— Ну, и чё? — дёрнул за рукав Петра Христиановича гномский кузнец.

— Не встревай пока.

Брехт даже зажмурился, пытаясь вспомнить, чего они с этим узнавальщиком не поделили. Нет. Ничего даже не ворохнулось. И почему «беда», Брехт особо не понимал. Их трое и все здоровущие дядьки. Да они вдвоём с Фролом десяток таких бородачей по стенке размажут. А один он точно с этой троицей справится, тем более что двое уже минимум по триста грамм в себя хрени этой влили. Почему «беда»? Что это — мастер кунг-фу из соседнего монастыря и у него в арсенале стиль «пьяной обезьяны», а рядом два его лучших ученика?

— Тихон! — в третий раз обрадовался бородач, и сделал пару шагов, огибая стол.

— Да, Тихон, это кто? — решил пока не поздно получить информацию Пётр Христианович.

— Так это же Семён Тугоухий, вашество, — просипел чуть подавшийся назад конюх, Брехта обтекая.

— Тугоухий, говоришь! — Пётр Христианович стал подниматься во весь свой почти двухметровый рост.

Глава 18

Событие пятьдесят первое

Он просто привык давать сдачи. Конечно, по своей подозрительности — заранее.

Юрий Никитин, из книги «Трое и боги»

Вечер и не был томным. Да, и не вечер. Обед ещё. Полдень. Не звучит же: «Полдень перестал был томным»? Хрень.

Пётр Христианович, пока вставал могутно из-за покарябанного во многих местах ножом стола, залу оглядел новым взглядом, как место для драки. Это бой на ограниченном пространстве получается. Столы плотно стоят, люди ни в чем, наверное, кроме желания отравиться, неповинные сидят. Так они ещё и вмешаться могут. Кто же это такой Семён Тугоухий? Может, он тут душа компании, и при попытке начистить ему лицо бородатое, все гуртом поднимутся на обидчика. В свалке легко ножом под рёбра получить. Нет, на улицу выбираться надо. Только полиции при его теперешнем положении и не хватает. Ну, может, и не отправят сразу в Сибирь, а пока письмо до Павла дойдёт, он уже задушен будет, но проверять свою теорию графу не хотелось. Нужно пробиваться на улицу и там этот конфликт без смертоубийства решить.

— Тихон, твою налево, брось рака изображать, двигай к двери, — Брехт лёгкий подзатыльник конюху отвесил. Тот, как кролик на удава, глядел на бородача и продолжал пятиться даже уперевшись в Петра Христиановича.

Подействовало. Конюх цыганистый включил с нейтралки сразу третью и полетел к двери. Там по дороге мужичок в богатом белом тулупе попался, а не попадайся. Пётр Христианович совсем было двинулся следом, но потом затормозил, хотелось посмотреть на реакции Тугоухого.

Парень или мужик молодой осклабился в чёрную бороду, показав нехватку пары передних зубов и тормошнул обеими двумя руками собутыльников. Наклонился потом к ним и чего-то шепнул. Понятно чего. Те совсем пьяными не были и стали пробираться, утирая рты по пути рукавами, к выходу вслед за Тихоном. По сим действиям можно было догадаться, что краями не разойтись. Стукнутся. Тем более нужно, значит, выходить на улицу. Пётр Христианович залез в карман специально по его указанию пришитый к чакчирам бело-серо-жёлтым и, выудив из кармана пригоршню медных монеток, бросил пару пяточков на стол. Только скандала с администрацией заведения не хватало. Должно хватить за эту отраву и палёный самогон. Сам, всё это время, за испугавшим Тихона Семёном, поглядывая искоса. Тот поступил аналогично, только целый рупь серебряный бросил на стол. Не. Не. Меряться в щедрости и другими пиписьками с Тугоухим граф не собирался, у него колхоз за плечами, жена Антуанетта с двумя крохотулями. Всех кормить надо. За отраву эту и десяти копеек много.