Царская пленница

На этом наши интересы совпали, портному нужно было сбагрить сюртук, а мне хоть немного изменить внешность. Штиль засуетился и засадил за работу своих лучших белошвеек. Выйти в своем старом платье на улицу я не рисковал, пришлось ждать, пока на быструю нитку не подгонят новую одежду.

Как ни спешили портные, окончили шитье только к обеду. Зато сюртук сидел на мне отменно и выглядел я не таким мелким и тощим, как раньше. Немец с большим удовольствием разглядывал результаты коллективного труда и совсем растрогался, получив за работу щедрую плату. К этому времени мне принесли из соседней шляпной мастерской на выбор несколько треуголок, и я купил в цвет новому сюртуку еще и модную шляпу.

Евпатий, увлекшись ухаживанием за великолепной кухаркой, был неприятно удивлен предложением покинуть портняжную мастерскую.

Уже переодевшись, я заглянул на кухню и застал его в самом возвышенном состоянии духа. Кажется, и он произвел на грандиозную женщину приятное впечатление, что вскоре почувствовали все работники мастерской, оставшись без обеда, который кухарка увлекшись амурами, забыла сварить.

— Пошли, Евпатий, у нас еще много дел, — позвал я истопника.

Тот посмотрел на меня остановившимся взглядом и не двинулся с места.

— Как царица во дворце будешь жить, — вполне членораздельно сказал он кухарке.

— Ах, вы все такие обещальщики! — кокетничая, подкатила небольшие, скрытые в приятной округлости щек, карие очи чаровница.

Мне было интересно последить за тонкими ухаживаниями Евпатия, но время поджимало, и я испортил ему всю малину:

— Нам нужно уходить, — сказал я громко, чтобы на меня, наконец, обратили внимание.

— Чаво? — наконец услышал мой глас вопиющего в пустыне истопник.

— Уходить, говорю, нужно! — третий раз, уже раздраженно, повторил я.

До Евпатия наконец дошло, и он кивнул.

— Я приду, — опять погружаясь в астрал, сказал он кухарке. — Завтрева и приду!

— Оченно мы вам поверим! — откликнулась она. — Коли придете, то улица никому не заказана. Мы гостям завсегда рады.

То, что моему камраду будут особенно рады, я усомнился, глядя на неласковое лицо хозяина.

— Катрин, — строго сказал он, заглядывая через мое плечо на кухню, — обед готовый?

— Ах ты, Господи, — спохватилась она. — Сейчашеньки, Герман Людвигович, приготовлю, ах, ты Господи, совсем сплоховала!

— Красивая баба, — мечтательно произнес истопник, когда мы, наконец, покинули мастерскую. — И откуда у них, у женщинов этих, что берется! Даже посмотреть — одна сладость!

В принципе, я с ним был согласен, только понимал это в более развернутой и поэтичной форме.

— В трактир идем? — спросил меня Евпатий, когда окончательно пришел в себя.

— Нет, во дворец, мне нужно поговорить с Маканьей Никитичной.

— Ладно, пойдем, — неожиданно легко согласился он.

После утреннего невезения у меня все покатило, как по писанному. В Зимний дворец мы прошли безо всяких затруднений. Царской семьи в нем не было, и у обслуги образовался выходной. Кто грелся на солнышке на набережной, кто просто слонялся без дела. Моя благодетельница обрадовалась приходу свежего, как мне показалось, приятного ей человека.

— Пришел, князь-мирза, не забываешь старуху, — приветливо сказала она, когда я предстал перед ее слабыми очами. — Как сам-то? Гляжу, здоров и станом раздобрел!

— Спасибо, сударыня, вашими молитвами, — ответил я, выставляя на стол припасенное угощение. — Все хорошо, только о девке своей очень скучаю.

— Здорова она, я узнавала. Скоро, даст Бог, свидитесь.

У меня от радости быстрее забилось сердце.

— Неужто узнали?

Старухи хитро подмигнула:

— Чай, не зря в царедворках век прожила.

— И где она? — нетерпеливо спросил я.

— Во Владимирском Всехсвятском монастыре в городе Шуе твоя краля!

— Шуя — это где-то под Москвой? — невольно заторопился я.

— Владимирской губернии уездный город. Да туда пока еще доедешь, а здесь твоими молитвами стол от яств ломится.

По поводу того, что он так уж и ломится, это было явное преувеличение, но и умереть от голода и жажды нам с ней сегодня не грозило.

— Я хочу выпить за вас, Маканья Никитична, за замечательную женщину, красавицу и умницу, которая возвратила меня к жизни, — произнес я с некоторой толикой витиеватости первый тост.

От такого кавказского красноречия, старуха повлажнела глазами и расцеловала меня в обе щеки.

— Утешил, голубь, старуху. Очень сладко такие слова слышать, Бог тебе в помощь, найти свою голубку.

Дальнейшая программа пошла по накатанному сценарию, с единственной разницей, что в этот раз я не остался ночевать во дворце, а своими ногами вернулся на Выборгскую сторону.

Дверь мне отпер заспанный Иван и уставился неузнающим взглядом:

— Вам чего нужно? — грубо спросил он, придерживая дверь.

— Общения и женской ласки, — сознался я, проходя мимо него в сени.

— Эка, ты навеселился, — сказал он, узнав меня только по голосу. — А я смотрю, ты да не ты, как бы вроде за день потолстел.

— Искусство портного тому причина, — сообщил я и поинтересовался, — Юлия спит?

— Нет, у окна сидит, тебя дожидается. Уже все глаза выплакала.