– Его катафракты врезались в левый фланг варваров, как сверкающий стальной нож в горбушку черняги. Огромные, в белых войлочных попонах, лошади, сверкающие, закованные в броню всадники. Варвары не устояли и минуты. Этот рыжий, один из немногих, кто отступал лицом к противнику. Размахивая огромной секирой, он отбивался от десятка ополченцев, те, правда сказать, особо на рожон не лезли, стараясь достать варвара длинными копьями, но тот отбивал все удары, вращая своей секирой, как ветряная мельница крыльями. Лука бросил коня в эту свалку, пехота охотно расступилась, варвар, несмотря на габариты, ловко ушел от столкновения, нырнув под левую безоружную руку всадника, и нанес удар. Комит ждал этого и принял удар на щит, удар был очень силен, несмотря на то, что били снизу-вверх, и наездник похуже наверняка не удержался бы в седле. Велий удержался, лезвие секиры застряло в кромке щита, оставалось лишь рубануть по рыжим космам, но жеребец вдруг захрапев, заупрямился, непослушно рванулся влево, сбивая варвара с ног, и понесся галопом вслед убегающим дикарям. А, пехота добьет, подумал тогда Лука и, пожалев своего жеребца, отпустил поводья.
– Выжил-таки. Везунчик. – Комит, улыбнувшись, помотал головой, словно удивляясь, бывает же такое. – А крови на мне много разной, не только вендов. Я служу императору, его враги – мои враги, его друзья – мои друзья. Я так понимаю, сегодня, мы на одной стороне.
– Ты прав, имперец, сегодня мы все на службе у Базилевса. – Старший из варваров поднял руку, останавливая попытавшегося было продолжить разборки рыжего. – Что было, то было, и быльем поросло. – Он с усмешкой покосился на своего спутника. – Сейчас не время, и не место выяснять чья правда правдивей. Так ведь Кот? Ты меня услышал? – Он вновь посмотрел на верзилу, и было в его взгляде нечто такое, что огромный мужик только что рвущийся в драку, сразу как-то сник и успокаивающе, хоть и немного раздраженно, пробурчал.
– Да понял я. Понял. Чего уж непонятного то.
Лава вновь, уже с интересом посмотрел на комита:
– И чтобы у наших друзей не оставалось вопросов, скажу. Идем мы издалека, из тех мест, где такая одежда вызывает меньше вопросов. – Легким касанием колен варвар развернул своего коня. – На выходе из долины есть родник. Мы остановимся там на ночевку. Если захотите, присоединяйтесь. – И не собираясь дожидаться ответа, пришпорил своего коня.
Лука проводил взглядом варваров, отметив как слаженно сотня, повинуясь лишь взмаху руки, перестроилась и уже неторопливо тронулась к выходу из долины. Чудовищное напряжение потихонечку отпускало.
– Ну и, слава богу, что не сегодня. Поживем еще. – Прошептал он, наконец, повернувшись, и взглянув на своих бойцов, те уже весело ржали над знаменосцем, счастливые от своего неожиданного спасения. Возчики начали растаскивать баррикаду, а дальше, чуть выше, стояли два всадника, Иоанн и патрикий.
– Не уехали значит, остались со всеми. Достойно. – Подумал комит, пуская своего жеребца шагом навстречу выстраивающемуся каравану.
Глава 2. Братство
Еще совсем недавно богатый и знаменитый город Саргоса ныне пребывал в запустении. Цветущие сады и парки скрашивали вид с окрестных холмов, но стоило вступить на улицы города, как разруха сразу же бросалась в глаза. Последняя гражданская война оставила незаживающие раны, самая известная и прославленная библиотека мира лежала в руинах, а жители еще помнили, как на площадях горели бесценные пергаменты. Император помиловал жителей города, но не его славу. Храм Астарты, притягивавший сотни тысяч паломников сравняли с землей, и только гранитные гигантские колонны, не поддавшиеся огню, торчали из развалин, как скелет доисторического чудовища. Кое-где вместо храмов поднялись неказистые церкви нового бога, и люди, нуждающиеся в вере и утешении не меньше чем в хлебе насущном, потянулись теперь сюда, с ужасом и надеждой взирая на лик огнерожденного. Единственное место, которое, казалось, не затронула минувшая война, это центральный базар, он по-прежнему кишел народом и оставался главной торговой площадкой восточной Фессалии. Банкиры Саргосы, выплатив базилевсу огромную контрибуцию и выторговав себе прощение, теперь с удвоенным рвением возвращали потерянное.