Царская рыбалка, или Стратегии освоения библейского текста в рок-поэзии Б. Гребенщикова

Я вхожу в комнату, я буду в ней ждать.
Здесь есть камни и прочие книги, понятные мне.
Снаружи кто-то слышит мой голос,
но я пою ветру о солнце,
и солнцу о полной луне.

И то, что я знаю, это то, что я есть,

и северный ветер бьет мне в окно.
Я знаю, что я иду в темноте,
Но почему мне так светло, так светло?

Горный хрусталь будет мне знаком

невидимый для глаз, но тверже чем сталь.
Я сделал шаг с некоторым страхом,
я должен был упасть.
Меня спас горный хрусталь.

Ветер с вершины будет нам снегом,

и несколько друзей из тех, что больше не спят.
Листья вершин сливаются с небом,
Но разве это ночь?
А если ночь, то где же в ней яд?
Я видел дождь, я видел снег,
я видел все, что здесь есть.
Смерть, где твое жало?
Я вижу свет и, значит, Он здесь.(502)

Нас интересует здесь в первую очередь фраза – «Смерть, где твоё жало?» Это фрагмент целого крылатого выражения – полный вариант – «Смерть! где твоё жало? ад! где твоя победа?» (Ос. 13:14). Это достаточно редко встречающееся выражение. В художественной литературе (у Тургенева, Салтыкова-Щедрина) оно раскрывается как бессилие смерти перед любовью, тленного перед нетленным, духовным. В самом широком понимании – о торжестве над силами зла^{250}. В песне же Гребенщикова «Горный хрусталь», это крылатое выражение вновь обретает конкретное – библейское значение, заложенное в первоисточнике.

Выражение «Смерть, где твоё жало?» оказывается органически вписанным в контекст песни, поэтически реконструирующий евангельский. По всему тексту рассыпаны «хрустальные» – прозрачные, но не явные знаки, по которым опознаётся главное действующее лицо: «Я знаю, что я иду в темноте / Но почему мне так светло, так светло?» («В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков; И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» Ин. 1:4-5.); «Горный хрусталь будет мне знаком / невидимый для глаз, но тверже чем сталь»; «Меня спас / горный хрусталь» (немаловажна возникающая здесь омонимия грамматических форм: Спас – одно из имён Бога – Спасителя); «Я вхожу в комнату, я буду в ней ждать» («Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф. 6:6), «и несколько друзей из тех, что больше не спят» (евангельский мотив бодрствования); «Я вижу свет и значит Он здесь» («И вот благовестие, которое мы слышали от Него и возвещаем вам: Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы» (1 Ин. 1:5) (Курсив во всех случаях наш. – Е. Е.).

Из особым образом организованного контекста становится очевидно, что метафора «Горный хрусталь» – поэтическое имя Бога, невидимого для глаз, но на которого можно без страха опереться. В прилагательном «горный» можно расслышать отзвук слова «горний» – «вышний», «высший», «верхний», «возвышенный», в прямом и переносном значении, «небесный», «до мира духовнаго относящийся»^{251}. В самом же существительном «хрусталь» – актуализируются значения «невидимости», прозрачности и одновременно твёрдости.

Поэтому совершенно не удивительно, что в конце песни словосочетание «горный хрусталь» замещается местоимением «Он» – с заглавной буквы. Помещённое в контекст библейского выражения «Смерть, где твоё жало?» и связанное причинно-следственной связью со словом «свет»: «Я вижу свет, и значит Он здесь», оно, без сомнения, может указывать только на Бога. Примечательно, что в сборнике «Песни» (1997) это местоимение писалось ещё с прописной^{252}, но уже в сборнике 2001 года напечатано с заглавной, как и в цитируемой нами книге^{253}.

Оговоримся, что данное выражение в Библии упоминается дважды – в Книге пророка Осии и в Первом послании Коринфянам апостола Павла, который, собственно, цитирует ветхозаветного пророка.