— Вот же…! — незамысловато выругался Поморцев, а Лахвостев только покачал головой.
— Правда, я тут одного пока никак не пойму, — так, устрою-ка я кратенький, на минутку буквально, сеанс самокритики…
— И чего же? — Поморцев успел спросить первым, Лахвостев заинтересованным выражением лица поддержал вопрос.
— Откуда Буткевич брал деньги на скупку этого добра? Ладно, за полудневские бриллианты он пулями и тесаком заплатил, но остальное-то покупал за деньги!
— Значит, мздоимствовал, не иначе, — блеснул логичностью ответа Поморцев. Да кто бы спорил! Но, вот же незадача, мне же теперь еще и с этим разбираться… Ведь ни разу, ни разу пока так и не попадались мне признаки того, что Буткевич брал взятки. Плохо смотрел? Или хорошо спрятано? В общем, правило наказуемости инициативы и на сей раз сработало с неумолимой неотвратимостью. Или неотвратимой неумолимостью? Да хоть с чертом лысым, главное — сработало! Ох, кто ж меня за язык-то тянул? Так хорошо начинался день и так погано заканчивается…
Так. Стоп. Попробую внести в конец дня хоть сколько-то смысла. Сюда меня сорвали, когда я открыл для себя еще одну сторону служебной жизни урядника губной стражи Буткевича — красивый и разборчивый почерк, из-за которого ему часто приходилось выполнять работу писаря. А раз так, и раз я сейчас в городской губной управе…
— Афанасий Петрович, — обратился я к Поморцеву, — если уж я к вам сюда попал, мне бы дело об убийстве Аникина посмотреть.
— Так в Крестовой управе список с него есть, — не понял моего рвения Поморцев. — Завтра там и посмотрите. А сегодня в честь отступления неприятеля все по домам!
— Там, Афанасий Петрович, именно что список, — ну вот, я тут, понимаешь, поработать хочу, а меня домой гонят. — Мне подлинник нужен.
— Надеюсь, Алексей Филиппович, ничего срочного вы там вычитать не хотите? — с подколкой спросил Поморцев.
— Нет, срочного — ничего, — ответил я.
— Вот и чудненько! Значит, завтра, все завтра!
Поспорить, конечно, хотелось. Очень хотелось. Но я не стал. Завтра? Пусть будет завтра. Предвидение говорило, что завтра я могу узнать всё. Э-э-э, не понял — что значит «могу узнать»?! То есть могу и не узнать, что ли? Ну, бардак, уже родное предвидение загадки подкидывает… Ну и ладно. Завтра разберусь. Ради такого подождать до утра — да не вопрос!
Глава 25. Я знаю все!
Итак, у меня имелся выбор аж из трех вариантов дальнейших действий. Первый состоял в том, что я вот прямо сейчас мог пойти к Поморцеву и сказать, что знаю, кто такой Парамонов. Второй тоже подразумевал поход в кабинет Поморцева с известием о том, что я знаю, кто убил Аникина, да и Пригожева с фон Боктом тоже. Третий, сначала казавшийся мне предпочтительным, объединял в себе оба первых. Но я, поразмыслив, выбрал четвертый.
…Утром мы с Лахвостевым разделились. Он снова двинулся к военным, что-то у него там еще оставалось неулаженным, а я направился в городскую губную управу, где и засел, наконец, за то, что мне не дали сделать вчера — за чтение дела об убийстве купца Аникина. Собственно, в деле меня интересовал один-единственный документ, его-то я и прочитал несколько раз. То есть прочитал-то на самом деле всего дважды, а потом старательно выискивал, что в нем не так.
Почему я вообще взялся именно за эту, ранее мной уже виденную бумагу, и с какой стати полез искать в ней нескладушки с неладушками? Да потому, что это — единственный документ, отражающий хотя бы какое-то участие Буткевича в поисках маньяка. То есть речь-то шла о поисках убийцы купца Аникина, но сейчас мы считаем, что убил купца маньяк, вот о маньяке я и говорю. Более того, если я сам же и утверждаю, что пересечение Буткевича с маньяком до того, как маньяк его убил, было незаконным, у меня все равно пока что только этот допросный лист. А раз нет никакого другого документа, работаем с единственным имеющимся.
Спросите, по какой такой причине я не озаботился этим раньше? Да я вам таких причин с ходу несколько штук накидаю! Сами смотрите: во-первых, вплоть до разоблачения прочих художеств Буткевича к этому допросному листу никаких вопросов не было. Во-вторых, кто-то вскоре после знакомства с документом сбежал на войну. Показывать, уж простите, не буду — пальцем тыкать себя в грудь неприлично, а зеркала в кабинете нет. В-третьих, и это в данном случае главное, не накопилось до вчерашнего дня критической массы сведений, подтолкнувшей меня к такому поиску.