"Господин Александр телесно, сердечно и умственно представляет редкий образец красоты, доброты и смышлености. Он жив и основателен, скор и рассудителен; мысль его глубока, и он с необыкновенной ловкостью делает всякое дело, как будто всю жизнь им занимался. Он велик и силен для своего возраста и притом -- гибок и легок. Одним словом, мальчик этот соединяет в себе множество противоположностей и потому чрезвычайно любим окружающими. Ровесники его легко соглашаются с его мнениями и охотно следуют за ним... Он очень сведущ для своих лет: он говорит на четырех языках, хорошо знаком с историей всех стран, любит чтение и никогда не бывает празден. Он охотно предается всем удовольствиям своего возраста. Если я с ним заговорю о чем-нибудь дельном, он весь -- внимание, слушает и отвечает с одинаким удовольствием; заставлю я его играть в жмурки, он и на это готов. Все им довольны, и я также. Воспитатель его, Лагарп, находит, что он -- личность замечательная. Теперь он сидит над математикой, которая ему так же легко дается, как и все остальное. Одним словом, я представляю вам господина Александра как личность замечательную между ему подобными, потому что если этот не будет иметь успеха, то я не знаю, кто после того может рассчитывать на успех. Заметьте еще, что когда Александр болен, или ему нездоровится, или он утомлен, что не часто случается, а также когда день его приходит к концу, -- то он окружает себя изящными искусствами, и тогда он развлекается эстампами, медалями или разными камнями".
Государыня внимательно следила за уроками Лагарпа и с интересом прочитывала его учебные записки, а также -- дневники учеников, представляемые ей Салтыковым. Государыня показывала эти записки некоторым своим приближенным, и все наравне с нею хвалили швейцарца-учителя.
-- Начала, которые вы проводите, укрепляют души ваших учеников, -- сказала она ему однажды, -- я читаю ваши записки с величайшим удовольствием и чрезвычайно довольна вашим преподаванием.
В другой раз, когда до ее сведения дошло, что Лагарп продолжает сноситься со своими швейцарскими и французскими друзьями, которые не пользовались у себя на родине расположением и любовью правительства, Екатерина сказала наставнику своих внуков:
-- Я знаю, что вы честный человек, и этого мне довольно; оставайтесь при моих внуках и ведите свое дело так же хорошо, как вели его до сих пор.
Этими словами государыня показала Лагарпу и всем его недругам, что его положение при ее дворе вполне прочно и что никакие злые наветы не могут поколебать ее доверия к воспитателю. Так продолжалось до 1794 года, когда во взглядах Екатерины на европейские дела и в ее чувствах к представителям французской литературы и философии произошел значительный перелом.
V.
Отношения великого князя Александра к своему наставнику с каждым годом носили все более сердечный характер, и он решительно на все смотрел глазами Лагарпа.
Однажды он бросился на шею своему дорогому учителю и был осыпан пудрою с его парика.
-- Посмотрите, любезный князь, на что вы похожи? -- заметил ему, ласково улыбаясь, Лагарп.
-- Все равно; никто меня не осудит за то, что заимствую от вас. От вас ничто дурное ко мне не пристанет! -- пылко воскликнул Александр.
Но скоро великому князю пришлось уделить значительную долю своих душевных чувств другому лицу, ставшему к нему, по выбору его державной бабушки, ближе всех на свете.
Когда Александру Павловичу минуло 15 лет, Екатерина Великая решила, что уже пора подыскать ему подругу жизни; ее выбор остановился на сверстнице ее внука, хорошенькой баденской принцессе, Луизе-Августе, нареченной, при принятии православия, Елисаветой Алексеевной. Сватание великого князя, а затем бракосочетание сопровождались пышными праздниками, на которые, между прочим, съехались многие знатные европейские принцы. Последние, узнав, что при дворе Екатерины живет Лагарп, которого они не любили, стали вооружать против него государыню. Это оказало влияние на Екатерину, и она стала относиться холоднее к Лагарпу. Его имя даже было вычеркнуто из списка награжденных по случаю бракосочетания Александра Павловича.