Все названные должностные лица не представляли собою ничего выдающегося и достойного внимания историка; исключение составляли лишь няня-англичанка, или, точнее, шотландка, дочь лепного мастера, вызванного Екатериною II в Россию, Лайон, "няня-львица", как ее называл, несколько переделывая ею фамилию, Николай Павлович.
Лайон была женщина характера смелого, решительного и энергичного, вспыльчивая до чрезвычайности, она вместе с тем была необыкновенно добра и нежна в своих отношениях к детям и окружающим вообще. Семь лет жизни, которые она провела около порученного ее попечениям царственного ребенка, положили резкий след на его склад характера и даже отчасти -- на образ мыслей. Так, по обстоятельствам личной жизни, она, испытав в свое время много неприятностей от поляков, сильно ненавидела эту народность; и это чувство, по собственному признанию впоследствии Николая Павловича, именно "няня-львица" передала на всю жизнь своему питомцу.
Она, несмотря на свое английское происхождение и различие с великим князем по вере, первая заложила в его сердце семена религиозности, научила его по-русски молитвам "Отче наш" и "Богородица", показала ему первая, как следует складывать, во время молитвы, по-православному персты для крестного знамения. Будучи, как уже сказано выше, характера смелого и независимого, Лайон неоднократно шла в своих действиях наперекор не только графине Ливен и гувернанткам, но и самой матери-императрице Марии Феодоровне, когда полагала, что правда и истина -- на ее стороне. Последствия ее самовольных действий, однако, ни разу не выходили дурными, и императрица, видя добрые, вытекающие отсюда результаты для здоровья сына, не переставала оказывать энергичной няне-англичанке свою любовь и доверенность. Действительно, под неусыпным наблюдением Лайон великий князь Николай, будучи и от рождения богатырского сложения, вырастал, всем на диво, в чудо-богатыря, поражавшего окружающих пышущим здоровьем и решительным характером.
II.
Не считая Лайон и гувернанток, на дело воспитания малютки -- великого князя имели значительное влияние его родители, которые получили возможность, за смертью Екатерины, стать к меньшим детям в более близкие отношения, нежели к старшим. Таким образом, великие князья, Николай и Михаил, как равно их сестра, Анна, почти всецело выросли на глазах Марии Феодоровны и Павла Петровича, причем на долю державной родительницы выпала особенно большая доля влияния на умственное и физическое развитие детей.
Павел Петрович, человек очень доброго сердца, отзывчивый на ласку, которой, с своей стороны, был лишен совершенно в детстве, страстно любил сыновей, постоянно ласкал их и называл не иначе, как "мои барашки, мои овечки". Он часто, особенно в последнее время своего царствования, навещал детей на их половине, играл и возился с ними тут, причем был особенно щедр на ласки Николаю Павловичу. Являясь в детскую, государь сбрасывал с себя обычную строгость и напускную суровость и обращался в самого обыкновенного любящего родителя, который не только умеет нежно относиться к родным детям, но также -- дарить вниманием и признательностью тех лиц, которые стоят на страже здоровья и интересов этих детей. Так, он всегда дозволял няне сидеть в своем присутствии, держа Николая Павловича на руках, попросту с нею разговаривал и даже поднимал с полу упавшие из рук ребенка или няни вещи и игрушки.
Иначе держала себя в отношении детей и лиц, при них состоящих, государыня Мария Феодоровна.
Женщина сама по себе очень добрая, оставившая по себе в России светлую память многочисленными деяниями на пользу бедных и на благо просвещения, -- она почему-то, однако, в особенности в первое время своей близости к детям, после смерти Екатерины II, относилась к ним холодно и сухо, как равно была чрезвычайно строга, взыскательна и высокомерна в обращении с нянями и гувернантками. Она требовала соблюдения до мелочей правил придворного этикета и не находила возможным допускать по отношению себя какой-либо тени фамильярности или интимной близости. Мария Феодоровна даже в детской держала себя не простой любящей матерью, но государыней-императрицей, в присутствии которой и малыши-дети должны чувствовать страх и почтение. Эта черта, совершенно несвойственная духу русской жизни, но служившая неотъемлемою принадлежностью тогдашних немецких дворов, на первое время являлась сильнейшим препятствием к сближению державной матери с детьми. Лишь с течением времени, когда последние перешли в возраст отрочества и юношества и когда в положении самой Марии Феодоровны, со смертью Павла Петровича, произошли перемены, -- она значительно смягчила свою манеру держать себя с сыновьями, и они нашли в ее лице действительно любящую мать, простую и откровенно-нежную, сердцу которой всего дороже интересы, чувства и желания родных детей.