Царские дети и их наставники

   Уверенность державного родителя, что сын его находится на попечении людей, которые употребят все силы к тому, чтобы верховный вождь России оправдал возлагаемые на него народом надежды, -- имела своим основанием высокие нравственные качества этих людей.

II.

   Главным воспитателем, как уже сказано выше, был назначен К.К. Мердер. Это был человек высокой честности, мягкий, просвещенный и любознательный. Он сам постоянно трудился над своим самоусовершенствованием, приобретая разнообразные сведения, чтобы впоследствии поделиться ими со своим воспитанником. Не довольствуясь личным взглядом на дело воспитания, он изучал по этому предмету лучших отечественных и иностранных писателей, заимствуя у них все лучшее, что могло быть полезно великому князю. Мердер говорил всегда чистую правду в глаза наследнику и его родителям, был точен в исполнении своих обязанностей, тверд в достижении целей и умел ласкою и убеждениями заставлять не всегда покорного воспитанника делать то, что ему приказывают и что от него требуют.

   Выше было отмечено по письмам Мердера к августейшим родителям воспитанника, как последние были довольны наставником сына, и сколь ответственным считал он сам порученное ему дело. Он ставил себе задачею как бы слиться душою с великим князем и сделаться его истинным другом. В этих видах он оставался при ребенке безотлучно, разделял все его игры и удовольствия и приучал великого князя видеть в нем не начальника, а ласкового и веселого товарища. Вместе с тем он добился от ребенка величайшей откровенности; в привычку Александру Николаевичу вошло, таким образом, по вечерам, перед молитвою, рассказывать Карлу Карловичу все то, что он делал и думал в течение дня без всякой утайки и вполне чистосердечно, как на исповеди. Такое отношение к делу воспитания великого князя требовало со стороны Мердера громадного самообладания и выдержки, причем всякая строгость, всякое наказание и грубая насильственность были устранены. Поэтому нельзя не заметить, что условия воспитания, в которые был поставлен шестилетний Александр Николаевич, были во много раз лучше тех, в коих находился его августейший родитель в свое время, как мы это видели, так много натерпевшийся от суровости генерала Ламсдорфа.

   Многие придворные, считавшие строгость и систему наказаний неотъемлемой принадлежностью дела воспитания, смотрели на отношения Мердера к своему воспитаннику недоверчиво и выражали явное опасение, что он испортит и погубит ребенка. Но императорская семья посмотрела на эти отношения с более просвещенной точки зрения. Обе императрицы, великая княгиня Александра Феодоровна, великий князь Николай Павлович и сам государь император поддерживали Карла Карловича, ожидая от его гуманного обращения с ребенком самого лучшего. И это гуманное отношение было тем более необходимо, что юный великий князь был ребенком чрезвычайно впечатлительным, на которого строгость и крупные наказания могли произвести слишком угнетающее впечатление.

   Своим ласковым обращением с Александром Николаевичем Мердер успел в самое короткое время заслужить его доверие, его привязанность и любовь. Так, только что научившись письменным буквам, великий князь уже спешит написать своему наставнику письмо, где изъясняется ему в любви и которое тот получает в виде небольшого клочка бумажки, где на одной стороне написано: "Карл Мердер 1 февраля 1825 г.", а на другой -- "люблю Мердера моего".

   Поэтому и наставнику не оставалось ничего иного, как только в своих письменных донесениях Николаю Павловичу и Александре Феодоровне отмечать добрые свойства ребенка. "Чрезвычайно счастлив, -- писал он Александре Феодсровне, -- что могу сообщить вашему императорскому Еысочеству только добрые вести о моем маленьком великом князе. Его доброе сердце, его наклонности, -- словом, все его качества и притом любовь, с которой он относится ко мне, -- ручаются мне, что я (если Господь сохранит мне жизнь) увижу его однажды истинным украшением и радостью семьи его августейших родителей. Эту неделю погода стояла благоприятная, и мы ежедневно дважды выходили на прогулки. К моей великой радости, Александр Николаевич сделался неутомимым пешеходом, и когда он бегает с разрумянившимся от воздуха лицом, с него -- хоть картину писать".