Царские врата

В голове замелькали арабские слова: их затверживал с ней терпеливый Ренат. Отрывки из сур Корана. «Ну что, Коран, большая такая книга, как наша Библия. Наша! А Библия-то… вовсе, может быть, не наша! Она же… еврейская! И Христос евреем был. И евреи его распяли… За что? За то, что о любви людям говорил? А о чем бессмертный Аллах говорил? И этот… его… Мухаммад? Разве не о любви тоже? Тоже – о ней. А все режут друг друга. Терзают. Стреляют. Всегда. Зачем мы Библию чужую присвоили… Своровали?»

Они переступили порог мечети, и Ренат крепко взял Алену под локоть. Ее снова затошнило.

Далеко, в перекрестье пыльных солнечных лучей, на небольшом возвышении, укрытом коврами, Алена заметила людей в длинных одеждах. Они терпеливо ждали, когда Ренат и Алена подойдут ближе.

Людей трое. Один – одет лучше всех, торжественнее. Весело, солнечно торчала в разные стороны бело-желтая жесткая борода. «Мулла», – догадалась Алена. Двое других были в обычных рубахах, куртках, джинсах. Обычные такие дядьки.

В голове у Алены все мутилось от тошноты, от страха забыть суру Фатиху, которую она так старательно повторяла вечерами вслед за Ренатом – и все никак не могла запомнить. «Ну да, так же, как наш противный Символ веры все никак не могла раньше запомнить. Хоть бабушка Наташа в меня его тоже – насильно – втемяшивала… И – не втемяшила до конца… Начало вот помню… Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца Небу и Земли, видимым же всем… и невидимым… тьфу! Да ведь и здесь то же самое! Я так же буду Аллаху клясться! Кто же настоящий?»

Прижала руку ко рту, сглатывая слюну. Ренат сильнее сжал ее локоть.

Дядька в праздничных шелковых одеждах возвысился над нею. Мулла что-то на непонятном языке сказал Ренату, Ренат ответил. Звучало как музыка. Алена поняла: они говорили на арабском языке.

«Стану мусульманкой. Буду жить тут, на Востоке… Муж – мусульманин… Я все делаю верно… правильно делаю…»

Мулла сделал шаг к ней, поднял старые руки над ее укутанными в хиджаб и в джильбаб плечами и тихо, нежно сказал ей по-русски:

– Дочь моя, готова ли ты призвать к себе Аллаха всемилостивого и милосердного?

Стояла, опустив голову. Вся дрожала.

«Только бы не затошнило… не вырвало…»

– Да.

– Хорошо. – Мулла передохнул. – Два свидетеля перед тобой, это свидетели торжественного часа. Я знаю, тебе трудно. – Тяжелые руки старика легли на ее плечи. Большой палец вмялся аккурат в синяк на плече – в страшный синяк от приклада ее винтовки, крепко вцепился, и Алена чуть не вскрикнула от боли. Руки муллы почувствовали боль женщины; опять взмыли ввысь. – Ты сейчас произнесешь святые слова. Сосредоточься. Вздохни поглубже. – Он уговаривал ее, как ребенка, утешал, успокаивал. – Начинай…

Она смотрела в пол. Под ноги. Под ее ногами плыл, качался мрамор, цветные блестящие, гладкие плиты, узоры золота и перламутра по темно-зеленому, как свивающиеся водоросли, фону гладко обточенного камня. «Как красиво… Люди свою веру всегда в красоту наряжают…»

Она глубоко, как мулла велел ей, вдохнула пряный, благовонный воздух мечети.

– Ашхаду ан ля илляха…

Замолчала.

Все поехало, завертелось перед глазами.

– Ну, – терпеливо произнес старый мулла. – Ну! Смелее! Ля илляха илля Ллаху…

– Илла… Аллаху…

Мулла мягко, почти любовно, отечески смотрел на нее, бледную, комкавшую в руках край темного хиджаба.

– Ля илляха илля Ллаху…

– Ля илляха… илля… Ллаху?..

– Уа Мухаммадун расулу Ллахи…

– Уа Мухаммад…

– Мухаммадун…

– Мухаммадун… расул…

– Расулу Ллахи.

– Расулу… Аллахи…

– Расулу Ллахи.

– Расулу Ллахи.

Мулла укоризненно глянул на Рената: что ж это не выучили как следует, лентяи! – и снова, терпеливо, медленно, плотно и вкусно выговаривая каждый священный слог, торжественно сказал над склоненной низко головой Алены:

– Ашхаду ан ля илляха илля Ллаху уа Мухаммадун расулу Ллахи!

И тихо – по-русски, приблизив лицо к ее стыдящемуся безмолвному затылку:

– Повтори, русская.

Алена набрала в грудь воздуху, как перед нырянием. «Сейчас нырну… навек… и не вынырну больше никогда…»

– Ашхаду ан ля илляха… илля Ллаху… уа… Мухаммадун… расулу Ллахи…

Она наконец подняла голову и, лицо в лицо, глаза в глаза, посмотрела на муллу.

И мулла не отвел радостных глаз.

– Поздравляю тебя, женщина. С этого момента ты – мусульманка и дочь Аллаха, да величится имя Его и Его пророка. Нарекаю тебя мусульманским именем… – Он помолчал, перебирая в памяти женские имена. – Именем Гузель.

«Гузель, – прошептали беззвучно губы, – Гузель». И подумалось: это надо осмыслить… привыкнуть. «Я – Гузель». Иное имя. Иная судьба.

Вместе с иным именем нахлынула, как водопад, тошнота.

Она мгновенно побелела, и Ренат подхватил ее под локти обеими руками, прижал к себе.

– Ты больна, Гузель? Или ты… – Мулла потеребил желтую паклю бороды.

– Она ждет ребенка, – по-чеченски сказал Ренат мулле, и она поняла эти слова.

Мулла довольно улыбнулся.

– Новый мусульманин на свет появится. Желаю вам еще много, много детей! Ренат и Гузель, дарите детей ваших милосердному, всеблагому Аллаху! Чтобы мусульманами мир плодился и полнился…