Царские врата

Есть другие ворота, широко открытые, но они ведут к погибели твоей души. Не потому ли и перед всей Россией теперь настежь распахнули эти адские двери? Но ее путь, что бы ни творили, — Врата Царские. Мученические, но и возвышающие; смиренные но и покоряющие; земные, но и небесные. Евгения вчера сама обронила, что повторяет слова Павла, но кого она имела в виду? Того, кто стоял сейчас рядом со мной, или другого, апостольского? И еще она сказала в горячке, что мы лишь топчемся у Царских Врат, но никто не пройдет, снедаемые лжелюбовью. И пытаться нечего.

А вот и неправда. Достаточно было лишь взглянуть в лицо Даши, увидеть её просветленные, исполненные чистоты душевной глаза, чтобы понять обратное, что таких людей много, а будет еще больше. Поворот к вере, всеобъемлющее чувство Бога — это и есть наши искомые Царские Врата. Они пред тобою.

Быть может, и Павел думал о чем-то подобном, глядя на. Дашу. Ведь ее преображение было видимо, ощутимо, не подлежало сомнению, хотя она еще не произнесла ни слова, но и в молчаний порою таится удивительная ясность, кротость и простота, не требующая многоумных разъяснений. А что случилось? Сна действительно изменилась после общения с отцом Анатолием, словно врачующий душу иеромонах закрыл рану, дав испить из насыщающего сосуда Божьей любви и милости, явил ей сокровенную силу неодолимого духа, но ведь в этом были и определенные старания Павла, подготовившего ее приход сюда.

Еще неокрепшего человека всегда кто-то должен вести за руку, направлять шаги. И вот результат — в лице Даши, вчерашней московской девчонки, каких выброшено на соблазн тысячи, без руля и ветрил, уже странным образом проглядывал иной облик — одухотворенный, сознательный, принявший живительное Слово Христово, готовый к жертве. Да, к будущей жертвенности, без которой человек всегда будет глух и слеп в этом мире. Но почему не мне, вновь укорил я себя, выпало счастье повернуть ее шаги в этом направлении? Ведь мы ездили с ней летом в Лавру, но она осталась равнодушной к моим восторженным разъяснениям. Одного восторга, выходит, мало, он и не нужен вовсе. Что же тогда? Какой чудодейственной тайной обладает отец Анатолий? Павел близок к ее пониманию, а я нет. Ничего, теперь я буду ходить к иеромонаху каждую неделю, посещать церковь на Крутицком Подворье, где он ведет службу, исповедоваться у него. Еще надоем, но зато поумнею.

— Пойдемте, — сказала нам Даша. — Отец Анатолий сейчас занят, он не выйдет.

Мы, переглянувшись, молча двинулась вслед за ней. Дождь уже кончился, лужи глянцево блестели под проступившем на небе солнцем. За нами увязалась ничейная рыже-ржавая собака, но мне нечем было ее угостить.

— Увы! — развел я руками. — В следующий раз непременно принесу мясную косточку.

Умная собака поняла меня, вильнув остатком хвоста, Мы для нее, должно быть, были высшими существами, как небожители, способные карать и миловать. Ей не повезло, больше карали, а потом вообще выбросили. Но она тоже еще чего-то ждет от жизни, не только косточки. Наверное, любви? Любовь, любовь… Везде и всюду, как испытание огнем, правый — не сгорит.

Крутицкое Подворье осталось позади нас. Почему мы молчали? Дашина сосредоточенность останавливала меня от вопросов, а Павел о чем-то задумался, не глядя по сторонам, словно вообще шел один. Я увидел, как Даша что-то вынула из кармана и бросила в урну. Мне показалось, что это упаковка таблеток.

— Всё, с этим покончено, — ответила она на мой немой вопрос. И добавила: — Ты не веришь, что я справлюсь?

— Верю, — поспешно отозвался я. — Конечно же, справишься. Это другим, которые уже сильно втянулись, трудно, а тебе-то что? Плюнуть и выбросить, как ты и сделана, и правильно, и не думай больше об этом. А ты куда теперь, на рынок?

— Нет, меня подменят. Хочу побыть одной.

— Тоже верно. А мне где-нибудь там, рядом с твоей тенью, нельзя побыть?

— Одной — значит одной, — твердо сказала она. — Надо многое передумать. Сяду на электричку и поеду куда-нибудь за город. Сойду на любой станции, которая понравится.

— Ну и хорошо, — кивнул я, — Не простудись только. Вдруг снова дождь пойдет.

Мне даже било выгодно, что Даши сегодня не будет на рынке. Потому что у меня еще ночью созрел один план. Я хотел встретиться с Рамзаном, и желательно, чтобы ее при этом не было, Я еще тоже чего-то стою. Павел вроде бы не слышал нашего разговора, погруженный в себя. Похож был на вышагивающего черного ворона, готового вновь взлететь и усесться на какой-нибудь ветке. Всего шестой день он в Москве, а разворошил многое и многих. Вот улетит опять, а что здесь останется? Какие всходы взойдут?

— Мне налево, — сказала Даша, когда мы подошли к Павелецкому вокзалу. Видно, хотела что-то добавить, но лишь кивнула и торопливо пошла прочь, затерявшись в потоке людей.

Павел рассеянно поглядел ей вслед, затем обратился ко мне:

— Ну а ты куда?

— С тобой, — отозвался я слишком поспешно. — Куда же мне деваться-то? Заболотный сказывал, вас некий Котюков ждет. Наслышан уже о нем, интересно поглядеть на живого Дона Карлеоне.