Царские забавы

— Никак ли твой двор, князь, — ткнул государь дланью в сторону огромного дворца, отдельные постройки которого спрятали весь склон горы. Господские хоромины заняли самую макушку и устремились вверх, сумев заслонить не только близлежащий лес, на и реку, без конца петляющую. Крыша на теремах собрана в виде бочки и была так велика, что, подобно шапке огромного дуба, сумела укрыть собой не только половину дворца, но и Красное крыльцо, лестницы и постройки для челяди. — Эко диво! — покачал головой Иван Васильевич. — Зело красиво, да такой дворец покраше моего будет.

Дворец стоял нарядным и напоминал девицу, собравшуюся на ярмарку: все здесь было ярким — от рундуков до флюгера. Не было прохожего, кто не уронил бы взгляда на такую красу. Хоромины казались живыми — скатятся с ласточкиной крутизны и упадут в ноги перед государем всея Руси.

Челядь уже заприметила царский поезд, и начался такой переполох, какой бывает только в запертом загоне, где хозяйничает матерый волк.

— Ну и напугали же мы твою дворню, князь, — усмехнулся Иван Васильевич.

— Это они от радости, государь, так забеспокоились, — вытер ладонью пот со лба князь.

Показалась хозяйка, бережно сжимая в рушнике каравай хлеба, отстав на полшага, за ней шли два чубатых отрока — сыновья Ростовского князя.

Не подобало встречать самодержца у Красного крыльца, а потому княгиня вместе с челядью вышла за ворота и спешила отойти от двора как можно далее, чтобы встретить Ивана Васильевича на дороге.

Сани пронеслись мимо склоненных голов прямо во двор боярина, оставив в растерянности и хозяйку-матушку, и белобрысых чубатых отроков.

— Неужно не в чести я у тебя, государь? — дернулись обиженно губы у Ростовского князя.

— Отчего же, Владимир Семенович? В чести! Только лошадки у меня шибко резвые, не любят на дороге останавливаться.

Натянул возничий поводья, и жеребцы замерли у рундука перед Красной лестницей и застыли так, как будто выросли из земли, а порывистый ветер лохматил длиннющие чесаные гривы.

— Где же ты нас, Владимир Семенович, приветишь? — любезно спрашивал государь, слегка приобняв боярина за покатые плечи.

Отлегло малость от сердца у Ростовского князя, авось не прогневается великий владыка.

— Где же еще можно такого гостя принимать? В больших палатах, Иван Васильевич. Проходи, батюшка, в дом! Проходи… Тут у меня ступенька у рундука слабенькая, ты бы поберег себя, государь.

Во двор вернулась челядь. Хозяйка продолжала держать каравай — теперь уже ненужный.

— К государю бегите, — кричала баба отрокам, — в ноги царю-батюшке кланяйтесь. Видать, опалился на нас за что-то Иван Васильевич.

Боярыня положила сдобный каравай на сани и, задрав коровьи глазища на кресты домовой церкви, перекрестилась, ударив большой поклон.

— Господи, отведи от нас беду! Господи, пощади нас, сирых!

Дворовая собака, огромная лохматая борзая, почти по-кошачьи выгнув спину, подкралась к караваю хлеба и в два прикуса попользовалась царским угощеньем.

— Ах ты, бестия. Ах ты, дьявол лукавый! — сердилась хозяйка. — Ах ты, сатана несносная!

Боярыня крушила руганью хитрую суку, а та, вильнув хвостом, скрылась за углом.

— Матушка-боярыня, чем государя приветить?! — подался вперед приказчик, напуганный не менее, чем сама княгиня.

— Все, что есть, на стол несите! Приборы золотые выставляйте! Не позорьте меня перед государем.

Государь уже прошел в хоромы, перешагнул большие палаты и замер. По обе руки стены были украшены персидскими коврами, на которых висели сабли янычар и мечи крестоносцев; напротив дверей, от пола до потолка, стену закрыли золотые и серебряные блюда итальянских мастеров; по углам, выставив носики в сторону гостей, стояло четыре огромных кувшина, медное брюхо которых могло упрятать с пяток стоведерных бочек.

Иван Васильевич с интересом обходил палату, прищелкивал в восторге пальцами, хлопал себя в восторге по бокам.

— Хорошо ты живешь, князь, — в который раз говорил государь, — такого добра, как у тебя, даже у московских князей днем со свечами не сыскать. Ну чем ты хуже самодержца?!

— Владимир Семенович у нас знатный воевода был! — не удержался со своего угла Малюта Скуратов. — Города в кормление получал богатые, вот и обжился.

Иван Васильевич ласкал пальцами дорогие клинки, нежно трогал сверкающие каменья на рукоятях. Оружие было заточено и тщательно вычищено.

— Богато! Нечего сказать! — радовался государь.

— А может, он, Иван Васильевич, крамолу против своего царя надумал? Если нет, тогда для чего князю Владимиру столько оружия? — серьезно предположил Малюта.

Перепугался Ростовский князь:

— Что же ты такое говоришь, Григорий Лукьянович?! Неужно я на мятежника похож? Верой и правдой воеводствовал тебе! Верой и правдой родитель мой служил твоему батюшке, Василию Третьему, и предки твои никогда Ростовских князей не обижали и от дела своего не отстраняли! Запомни, государь, старые книги: кто, как не Ростовские князья, помогли московским государям подняться и земли свои без откупа продали.

Это было правдой, и, не свершись того, кто знает, так ли уж благополучно сложилось бы великое московское княжение.