Царский блицкриг. Боже, «попаданца» храни!

Именно на артиллерию рассчитывали эти воины в тюрбанах и узорных шальварах, и тем горше для них было узнать, что нарезные ружья гяуров легко добивают на тысячу шагов. И орудийная прислуга на гладком, как стол, поле расстреливалась русскими солдатами намного быстрее, чем успевала зарядить свои пушки. Хотя трудились турецкие канониры с изрядной сноровкой и поспешностью.

Бригадир любил войну всем сердцем, как ни странно звучит для этого зачастую кровавого ремесла, — по карьере военного он пошел с самого детства. Трудности на тернистом пути бога войны Марса были не просто огромные, а почти непреодолимые.

Мелкий дворянчик с далекой Корсики не мог рассчитывать на гладкую дорогу в жизни — учеба в Военной школе давалась легко, он имел дарование к наукам и учебе. И не просто любил скучную для ленивых учеников математику, а превосходно, как никто из кадетов, владел цифрами, лучше, чем аристократы — своим обеденным прибором.

Дарования — это одно, а рассчитывать на блестящую карьеру в королевской французской армии нельзя — места на ее вершине предназначались для рафинированных аристократов с длинными родословными и вычурными гербами. Да и службу выбирать не приходилось — в богатую кавалерию для него, в силу происхождения, путь был полностью закрыт, в пехоте карьеру быстро не сделаешь, зато в артиллерии, как в самом ученом роде войск, наиболее требовались его блестящие математические способности.

Вот только послужить королю молодому лейтенанту в заштатном гарнизоне пришлось недолго — на небольшое жалованье, да еще выплачиваемое не регулярно, ораву родичей на Корсике не прокормишь. Требовалось найти более хлебную службу, и, к его немалому удивлению, таковая для него очень скоро сыскалась.

Молодому офицеру настоятельно предложили уехать в далекую заснеженную Россию. Предложение не ахти — отправляться за тридевять земель ему совсем не улыбалось.

Но, воленс-ноленс, деваться было некуда — третье сословие устроило в Париже революцию, взяв приступом Бастилию. И если король еще хоть что-то платил, то новая власть часто забывала это делать. Не помирать же с голоду — бросать полюбившуюся ему военную службу молодой и честолюбивый лейтенант не желал категорически.

Русский генерал, что встретился с ним в Италии, предложил немыслимые условия — патент на чин капитана будет выписан незамедлительно, и тут же выдана определенная сумма денег. Этих русских «подъемных» и «квартирных», что должны были сделать его жизнь в далекой заснеженной стране более обустроенной и комфортной, предложили столько, что лейтенант не поверил собственным ушам. Да за такие деньги ему бы пришлось несколько лет лямку тянуть, перебиваясь с лукового супа на сухари, ибо большую часть жалованья, или, как смеялись позже его новые русские друзья, — «королевское пожилое», он немедленно отправлял родным.

Молодой офицер был готов немедленно принять предложение, но уважение к себе делало его молчаливым — не стоило показывать, что ты готов схватиться за выгодное предложение.

Русский генерал воспринял его молчание совсем иначе и заговорил о перспективах, а они были таковы, что дух захватывало. Ведь долгожданный чин майора он мог получить через год — артиллеристы в русской армии находились на привилегированном положении.

Сумма жалованья в новом чине была такова, что напрочь позволяла забыть неудобство от настоятельной рекомендации выучить русский язык за один или максимум два года, после чего последует производство в первый штаб-офицерский чин.

Положение облегчалось тем, что многие русские офицеры знали французский язык, на котором говорил и он сам, но не слишком чисто — все же не родной, который учат с детства. А корсиканский диалект походил не на французский, а на итальянский язык, да и сам остров больше тянулся именно к Италии.

Служить молодому капитану предстояло в Архипелаге — после недавней войны с турками русские там прочно обосновались на греческих островах. Это и рассеяло последние сомнения офицера — жаркое солнце Средиземноморья всяко лучше заснеженных просторов самой России.

Где, бр-р, всегда очень холодно, лежат вечно белые снега и зуб на зуб от дрожи не попадает. Зато здесь сейчас жарко, даже слишком…

Босфор

— Ваше величество, с берега видны красные фонарики. Два сигнала рядом, третий поодаль…

— Вижу, Федор Федорович!

Петр только сейчас разглядел еле мерцающий алый цвет, чуть дрожащий — сигнальщики водили фонарями вверх и вниз. А это значило только одно — турецкие береговые батареи захвачены диверсантами и морской пехотой без боя, и путь к Константинополю открыт.

Правда, выход из Босфорской узости к самому Стамбулу, что вскоре перестанет таковым быть, перекрыт малыми крепостями, и взять их подобной атакой уже будет нельзя. Но для них-то и есть «кабаны», что первыми вошли, они и примут на себя первые выстрелы. А там и первая линейная эскадра подойдет.

— Десант пошел, ваше величество!