Царский наставник. Роман о Жуковском в двух частях с двумя послесловиями

Назавтра государь ужинал с императором Наполеоном III и императрицей Евгенией в голубом салоне дворца Тюильри, где над дверью висело изображение России, моделью для которого послужила герцогиня Морни, в чьих жилах текла русская кровь в не меньшей, вероятно, пропорции, чем в жилах самого русского императора, чьим дедушкой был Фридрих-Вильгельм III, дядей — Вильгельм I, а матушкой — Шарлотта Прусская (то есть был он в большей степени отпрыском Гогенцоллернов, чем принцессы Ангальт-Цербстской, «матушки Екатерины», или прадеда своего, герцога Гольштейнского, — это мы сообщаем лишь попутно, в утешение людям, озабоченным составом крови или проблемой «пассионарности»).

Французский император не питал никаких недобрых чувств к недавнему своему военному противнику. Да что там, через какой-нибудь год после окончания Крымской войны Наполеон III уже угощал ужином (или по французскому обычаю — вечерним обедом) в том же самом дворце Тюильри (в скором времени после описываемых ужинов по доброй коммунистической традиции сожженном парижскими коммунарами) великого князя Константина Николаевича и русского посла Павла Киселева. Описывая атмосферу доброжелательности, царившую на этом ужине, мадам Жюль Барош сообщала в своих мемуарах, что великий князь (брат Александра II) «смачно и звучно» поцеловал тогда ручку императрице Евгении, что произвело глубокое впечатление на собравшихся, незнакомых с этим русским обычаем. Можно быть уверенным, что император Александр II не уступал галантностью манер брату… За ужином шли разговоры о Всемирной выставке и ее круглом павильоне, который раскинулся на площади 16 гектаров, и французский император, любитель металлических построек, высказал свое восхищение новым металлом — алюминием. Императрица рассказала о том, как лионские текстильные фабриканты, удрученные упадком продукции в связи с тем, что устарели кринолины, стали досаждать на выставке императору своими криками: «Дорогу кринолинам!», на что государь сказал им, что он не ведает женскими модами, и как этот ответ потешил парижскую публику. Говорили и о том, что предвидится приезд Вильгельма I и что все ждут наступленья эпохи мира, дай-то Бог…

Можно не сомневаться, что поздние обеды-ужины не помешали государю императору регулярно видеться в Париже со своей возлюбленной Екатериной Долгорукой, о которой пришло время сказать подробнее, ибо эта «русская тайна» императорской любви долгое время более популярна была в Париже, чем в Москве или Питере, где сперва не поощрялось описание «излишних подробностей» из жизни двора, а потом разрешено было писать про эту жизнь одни только гадости. В Париже, напротив, и роман французской писательницы (по совместительству румынской принцессы) Марты Бибеско «Катя, голубой ангел», и одноименный фильм наделали много шуму уже в первой четверти нашего века (не говоря уж о вышедшем в Париже в 1923 году подробнейшем сочинении Мориса Палеолога «Трагическая любовь императора Александра II»).