Царский наставник. Роман о Жуковском в двух частях с двумя послесловиями

Жуковский огляделся. Улица замыкалась старинной башнею, а над ней уже зажглась в небе бледная, мерцающая, обманно одинокая звезда, первый вестник из отдаленного мира, из-за туманной завесы незнаемого. Надежда шевельнулась в его душе, еще невнятная, без имени и образа, вспомнилось, как однажды в юности, в шумной компании, нагадала ему цыганка долгую жизнь, даже две жизни, стало быть, еще можно ждать чего-то, хоть бы вот этой второй — какая она выдастся? И тут же прогнал мечтание, хоть и было оно сладостно. Ожидание и надежда пагубны: они уничтожают настоящее. Вот она, настоящая твоя минута — туман, наплывающий откуда-то с дальнего поля и от реки, старинная улица чужестранного города, звезда над башней, вечер, от них чуть слышный гул, пробуждение строки — средство к прекрасному, к прекрасному средство: все в жизни к прекрасному средство. И несчастие тоже? Да, наверное, и несчастье, и лишения… А уж что дальше — не нам ведать. Между минутою этой и неизвестным будущим не надежду твою помести, а судьбу, на нее уповай… Потянуло домой, в тепло гостиной. Там сейчас фрау Рейтерн, строго пряча довольство в сухой линии губ, разливает кофей; щебечет девочка в розовом платьице, и добряк Рейтерн шевелит уголья в камине единственной сноровистою рукой. Одиночество трактира и чужая койка не пугают больше, манит в тепло, домой — будто и вправду у него дом. Раньше мысль остаться надолго одному в Вейльбахе наедине со своими мыслями, работой и вонючею серной водой внушала страх, а теперь прицепился к семье, как бывало уже в Белёве, Муратове, да и в Зимнем дворце тоже…

По возвращении он встречен был громогласным приветственным возгласом Рейтерна, пристойным, благожелательным «гутен абенд» из губ фрау Рейтерн и неумеренным визгом дочурки, которой всякий повод был хорош, лишь бы встать из-за стола, куда ее мать усадила заучивать Шиллера.

— Зитцен зи! — грозно прикрикнула фрау Рейтерн, и однорукий, который, зажав доску, чертил на листе что-то, поежился при этом окрике.

— Что читаешь? — ласково спросил у Мии Жуковский, потирая застывшие руки. — Ах, «Кассандру». Ну, мы вот что сделаем… Мы будем с отцом рисовать эту твою Кассандру, а ты нам ее читать… Хорошо? А потом мы будем ее наизусть читать, а ты нас поправлять, ежели что наврем. Так оно скорее пойдет.

Фрау Рейтерн, кажется, не вполне довольна была такой поблажкой, но возражать не решилась, однорукий же был рад, кажется, что присутствие его друга делает жену не то чтобы робкой, но смиренной. «Что ж, что ж, смирение подобает католичке…»

Мия смеялась до слез, поправляя их ошибки. Увлеченный рисунком, Рейтерн ошибался в стихе чаще Жуковского, но у Жуковского были смешные ошибки в произношении. Жуковский кончил рисовать раньше — под пером его ожила скорбная фигура античной прорицательницы. Он вслушивался в полузабытый немецкий стих, мешал ложечкой в тонкой фарфоровой чашке…

— Кажется, ведь есть твое переложение баллады по-русски? — спросил вдруг Рейтерн.

— Давнишнее, лет двадцать тому с лишним… Все уже давнишнее. Не знаю, вспомню ли…

Они помолчали. Мия шелестела страницами. Потрескивало полено в камине. Скрипел карандаш в руке Рейтерна. Жуковский заговорил, припоминая:

Все предчувствуя и зная,
В страшный путь сама иду:
Ты падешь, страна родная;
Я в чужбине гроб найду…

Мия притихла, слушая странный звук чужой речи. Жуковский глядел смущенно.

— Я вам тут напророчу, старый чертописец… — сказал он.

— Девочке пора спать, — строго заявила фрау Рейтерн.

Глава 2 Явление Вернейской Лолиты

Вейльбахский курс лечения подошел к концу незаметно. Жуковский чувствовал себя много лучше, однако еще не совсем твердо. Теперь ему прописаны были теплые воды Эмса. Горячие ванны были полезны и для здоровья Рейтерна, так что, отправив семью в замок Виллинсгаузен, однорукий гусар охотно сопутствовал Жуковскому в Эмс, где жизнь их сразу вошла в привычную колею — словно и не прошло шесть лет… Они встречались ежедневно за завтраком, на дневной прогулке и непременно вечером, за исключением тех немногих случаев, когда Жуковский был приглашен на концерт арфы к княгине Волконской или проводил время с графом Каподистриа. Так что время в Эмсе пролетело незаметно, доктор остался доволен результатом лечения и прописал Жуковскому дальнейшее виноградное лечение в Швейцарии с последующим путешествием в Италию. Так друзья оказались в Веве, маленьком швейцарском городке между Монтрё и Женевой, на берегах Лемана, синего Женевского моря-озера, просторами своими и ласковой южной красой навевающего северянину мысль о южных морях.