Царский приказ

На это Максимов только печально покачивал головой. Нечего было об этом и думать. То, что он слышал у Батмановой, с каждым разом все больше утверждало его в убеждении, что при дворе все находятся в таком состоянии, что ни о чем никого нельзя просить; никто не рискнет навлечь на себя царский гнев напоминанием о такой ничтожной личности, как синодский регистратор Максимов. Он уже во всех начинал разочаровываться, даже и в князе Лабинине.

При последнем их свидании у Авдотьи Алексеевны князь обошелся с Максимовым, по мнению этого последнего, очень сухо, обменялся с ним только поклоном и, не сказав ему ни слова, ушел так поспешно, что Максимов спросил у графини:

— Не помешал ли я своим появлением вашему разговору с князем?

— Ничего, голубчик, — ответила старушка, — он рад, когда мне мешают с глупыми вопросами к нему приставать. Ведь понимаю я, что теперь не такое время, чтобы друг другу конфиденции [10] делать, а все-таки не могу утерпеть, чтобы не попытать тех, кто прямо оттуда ко мне приходит, — прибавила она со вздохом.

Максимов знал, что значило «оттуда», но, разумеется, не позволял себе требовать дальнейших объяснений.

В тот день — это было недели три тому назад — вести «оттуда» были, должно быть, очень неприятного свойства: графиня была так удручена ими, что забыла осведомиться у своего протеже про его душевное настроение и, прощаясь с ним, не повторила ему, как всегда, приказания немедленно явиться к ней через неделю. Максимов воспользовался этим, чтобы следующее воскресенье просидеть дома, и, если бы она сама сегодня не прислала за ним, он и эту неделю пропустил бы, не засвидетельствовав ей своего уважения.

Сегодня он тоже застал у графини гостя, но, увидав его, она прервала разговор с сидевшим возле нее генералом, чтобы протянуть молодому человеку руку, которую он почтительно поднес к губам, и приказала ему пройти в соседнюю комнату.

— Там тебе Мария Карповна кое-что передаст. И, пожалуйста, не входи попусту в азарт; мы потом все с тобой обсудим, — закричала она ему вслед.

Увы! Бедному Максимову было с чего прийти в азарт. В соседней комнате, так называемой диванной, любимая приживалка графини, Мария Карповна, подала ему письмо, на котором он тотчас же узнал почерк своего отца. Старик Максимов благодарил Авдотью Алексеевну за ее милости к его Илюшке, а затем просил ее о месте для него не хлопотать, так как надумал женить его на дочери своего соседа Балкина. Дело почти слажено.

«Хотя Балкины много богаче нас, — писал старик, — однако альянс [11] этот им по душе, и они сами о нем первые заговорили. Девица и собою красива, и нрава изрядного. Моложе моего сорванца на пять лет, но разумом, как и подобает девице, его превосходит, и если Господь благословит это дело к благополучному концу привести, лучшего для Ильи и желать нечего».

К этому он прибавил покорнейшую просьбу:

«Буде Авдотья Алексеевна найдет нужным показать это письмо его сыну и приказать ему сбираться в путь. Деньги же на проезд ему будут доставлены с верным человеком».

Максимов был так озадачен этим письмом, что не заметил, как дверь отворилась и вошла хозяйка. Он машинально поднялся с места лишь тогда, когда она подошла к нему и положила ему руку на плечо.

— Потолкуем теперь. Гостей я своих проводила, и никто нам мешать не станет, авось вдвоем и надумаем что-нибудь, — сказала она с напускной веселостью, притворяясь, что не замечает его бледности, а также того, как дрожит роковое письмо в его руках.

Максимов молча стоял потупившись.

Графиня опустилась на большой турецкий диван со множеством вышитых подушек (подношения бесчисленных ее внучек и племянниц) и, указывая на место рядом с собою, прибавила:

— Садись и соберись с мыслями. Будь мужчиной, таким, каким твой отец был, когда он по твоей матери вздыхал. Не вдруг их дело сладилось. Не раз приходилось мне на этом самом диване любовные конфиденции твоей маменьки выслушивать да утешать ее. Давно это было, а вот как сейчас помню. Разворошил он во мне старые воспоминания этим письмом… Я ему уже ответила. Написала ему, — продолжала она, отвечая на вопрос, красноречиво выражавшийся в глазах ее слушателя, — чтобы он со свадьбой не торопился. Ты, понятно, из его воли не выйдешь, невесту, которую он тебе выбрал…

— Да ведь вы знаете, Авдотья Алексеевна, что мне нельзя жениться…

— Дай досказать, твоя речь впереди, — прервала графиня возражение, невольно сорвавшееся с губ Максимова. — По-моему, тебе ничего больше не остается, как ждать. Успеешь еще огорошить твоего старика дурной вестью. А кто знает? Может, удастся твое дело и поправить? Никто, как Бог!

Максимов подумал, что без основания она не стала бы так говорить, и его сердце забилось надеждой.

А Батманова между тем продолжала: