Царский суд. Крылья холопа

   — Вот всё одно, махают и слова не проронят.

Иоанн встал и крикнул:

   — Отвечайте! Упорство — смерть! В последний раз говорю...

Дьяки, усердствуя будто, каждой на ухо вслух повторили вопрос и слова государевы, словно они не слыхали их.

Маханье руками и качанье головой повторились, сопровождаемые диким, животным воем, вместо слов.

Мурашки нервной дрожи пробежали при этом по коже у приказных и у большинства бояр, поднимая дыбом волос. Грозный побледнел ещё более. Царевич задрожал.

Среди мёртвой тишины раздался сиплый голос Малюты:

   — Отвечайте или приготовьтесь к смерти!

Ещё более страшный вой и маханье. Государь махнул рукою — и смысл этого мановения Малюта понял, видно, по-своему. Указал вперёд — и эту толпу несчастных увели, заменив десятью священниками да монахами.

Для допроса их выступил другой дьяк и тоже начал с переклички.

Приведённые речисто, словом «яз» при произнесении своего имени, подтвердили, что они те самые.

Начался допрос.

   — Видели вы баб-ведуньев, здесь стоявших?

   — Видели.

   — Знаете их?

Один отозвался, что Матрёну и Фёклу выдавали за знахарок. Прочие ответили отрицательно.

   — Коли в твоём приходе ведуньи были, чего-для их за приставы не отдавал?

   — Отдавать за приставы — дело владыки да градского начальства.

   — Как же прельщали ведуньи эти народ и как вы, попы, чад духовных не отвращали им верить?

   — Ведал я (отвечает один), что ворожит баба; по духовенству наказывал душевредные лести сатанинские бежати, а подговаривать николи... Избави меня Господь!

   — А поп Лука показывает прямо, что подговор был.

   — Мало ль что попу Луке мерещиться может... Разоврётся — на себя клепал иногда-сь, что, коли ему похочется, может он мехоношу во двор к себе приучить летать, всякое добро ему носить. Батюшка отец Исакий да дьякон Варлам Колмовской на то есть послухи.

Поп Лука забормотал что-то, так что никто не понял, и пустился в бег. В расчётах Малюты и Фуникова не было допрашивать Скорохвата — тогда бы, чего доброго, открылось обвинение не против оговорённых, а против оговаривавшего, потому бега его как бы не заметили.

Иоанн остался недоволен расспросами о ведуньях, и сам, оставаясь по-прежнему не в духе, если не говорить в раздражении, молвил:

   — Духовные отцы, хоща и не подучали ворожиться, да мало, знать, наказывали прелести бесовския отметаться, коли в приходе бабы-ведуньи жили и людей прельщали? И за такое воровство на попов довлеет положити пеню большую — до двадцати рублёв... А коли не платят — на правёж!

Голос его задрожал, а лицо сделалось ещё мертвеннее, и глаза ещё быстрее заходили, меча искры в ярости, переходившей все пределы. Малюта весело взглянул на ватажника, очутившегося подле него и связанных. Грабитель шёпотом скороговоркою проговорил:

   — Все попы в попущенье винны — всем окуп и правёж, значит?

Бельский кивком головы подтвердил это чудовищное решение. Дьяки, слыша, переглянулись.

У Грозного сильнейшее проявление ярости в эту пору часто влекло за собою ослабление — как бывает после сильного нервного припадка у людей, уже значительно истративших жизненные силы. Приближённые знали, что ослабление это иногда сопровождалось и обмороками. Ожидая того же самого и теперь, Борис Годунов шепнул что-то царевичу — и тот, встав и взяв отца за руку, тихо молвил:

   — Государь-родитель, не изволишь ли мало-маля освежиться?.. Пройтитися…

Борис, Истома-постельничий и ещё один боярин опричный тоже взяли под руки государя. Он не прекословил, почувствовав дурно.

Испив немного и пошатываясь, направился к саням своим Грозный.

XIII РАЗВЯЗКА ТРАГЕДИИ

Отъезд державного развязал руки бессовестным мучителям и доносчикам.