Царский угодник. Распутин

Вот чего ни в коем разе нельзя было допускать. Как только Дмитрий Павлович сделается царём, Распутина мигом оттеснят с царского двора или, того хуже — сошлют на Сахалин. Закончив подсчёты, Распутин подвёл черту под своей «арифметикой», на некоторое время пришёл в уныние, но потом взял себя в руки и начал действовать.

Нанёс визит к царю, где на пальцах попытался доказать, что произойдёт, если Дмитрий Павлович женится на Ольге, а здоровье «родного Алёшеньки» ухудшится. Царь в ответ лишь засмеялся.

   — Если Богу будет угодно — я не против, — сказал он. — Пусть Митька даже престол займёт... Ну и что? Он для меня такой же родной, как и Алёша.

   — Ну не сын же! — сердито вскинулся Распутин.

   — Почему? — возразил царь. — Сын!

   — Йй-эх! — Распутин, распаляясь, громко хлопнул рукой себя по заду и отвернулся от царя. — Ничего-то ты не понимаешь, оказывается!

   — Давай лучше выпьем! — неожиданно предложил царь.

Распутин угрюмо посмотрел на царя:

   — А что у тебя есть?

   — Всё, что хочешь! — хвастливо произнёс царь, весело ухмыльнулся. — Коньяки всякие, в основном «Хенесси» и «Арманьяки», вина французские, рейнвейны, есть португальское вино, целый бочонок, подарок посла.

   — А мадера? — задал Распутин вопрос, который должен был задать.

   — Чего нет, того нет, — огорчённо проговорил царь, — недоработка министра двора, которая завтра же будет исправлена, сам я, ты знаешь, мадеру пью мало.

Распутин почмокал губами, соображая, чем бы потешить желудок. Французские вина он не любил — слишком кислые, да и проку от них не больше, чем от простой воды, только ноги мыть, коньяки пахли клопами, о рейнвейнах раньше он никогда не слышал, а вот португальское вино... Это портвейн, значит... Распутин пил его однажды и остался доволен — взяло винцо не хуже «мадерцы».

   — Давай этого самого, которое из бочки, — сказал он.

   — Не то разговор сухой получается, — пожаловался царь, — горло дерёт.

   — Не сдавай Алёшеньку Митьке, — с неожиданной тоской в голосе попросил Распутин.

Эта слёзная, щемящая, идущая из глубины тоска тронула царя.

   — Разве я сдаю? Эх, отец Григорий, отец Григорий! Есть вещи, которые стоят выше пресловутых «сдавать» или «не сдавать», и я с этим должен считаться.

   — Считайся, считайся, никто этого права у тебя, папа, не отнимает, но Алёшку не сдавай. Митька подомнёт его, переломает кости, спихнёт со стула, а сам сядет на его место.

   — Ты пойми, отец Григорий, Митька мне — такой же сын, как и Алексей.

Поняв, что царя ему не переубедить, Распутин прибегнул к последнему своему средству:

   — Да Митька болен, разве ты этого не знаешь?

   — Нет, — спокойно качнул головой царь.

   — У него такая болезнь, что с ним нельзя даже находиться в одном помещении.

   — Это что, туберкулёз? — холодно осведомился царь.

   — Хуже! При туберкулёзе можно хоть руку подать, а при этой болезни — нельзя!

   — Что это? — царь нахмурился. — Что за болезнь?

Распутин врал. Врал беззастенчиво, прекрасно понимая, что если из этого разговора за стены дворца вылетит хотя бы одно словечко, всего одно — и он приобретёт сильного и беспощадного врага. Но... одним врагом больше, одним меньше — всё едино, посчитал в тот момент Распутин и по-своему был прав: от этого каша на кухне не подгорит, а на всё остальное не стоит обращать внимание. Дружба с «папой» всё равно всё перекроет. А вот если престол уплывёт, то тут и самому придётся уплывать. Ногами вперёд. Никто тогда не спасёт.

«Старец» назвал, что за болезнь подцепил Дмитрий Павлович.

   — Не может быть! — царь невольно побледнел и на шаг отступил от Распутина — слишком уж дурной и грязной считалась эта болезнь.

   — Можеёшь не верить, — пробормотал Распутин, глядя в сторону, — это твоё дело. Но у меня сведения точные.

   — Откуда?

   — Да от той бабели, что Митьку болезнью и наградила. А ты — откуда, откуда? От верблюда!

   — Не может этого быть! — растерянно воскликнул царь.

   — Может, ещё как может! — Распутин хрипло и зло рассмеялся. — Тебе должна быть знакома фамилия одной московской мамзели... — Распутин назвал фамилию известной любительницы шумных вечеров, пьяных оргий и выездов за город, недавно заразившейся «дурной болезнью» и сейчас находящейся на излечении в клинике. История этой несчастной женщины сделалась широко известной.

   — Не может быть! — вновь, в третий раз, растерянно воскликнул царь, отступил от Распутина ещё на один шаг. Под глазами у него стремительно набухли мешки, вид сделался озабоченным, старым.

   — Увы! — Распутин развёл руки в стороны. — Молодость неосмотрительна, а великий князь — не исключение. Нельзя прыгать на всё, что шевелится и раздвигает ноги.

Великий князь действительно был знаком с известной московской красавицей госпожой Михайловой (назовём её так), бывал у неё в доме и принимал участие в двух-трёх буйных пирушках, и познакомил его с нею... Распутин. Познакомив великого князя с госпожой Михайловой, Распутин, видя, что великий князь не на шутку увлёкся, улучил минутку и, отведя его в сторону, сладко почмокал губами, затем сощурил масленисто заблестевшие глаза:

   — Баба о-очень хороша. С нею можно всё... Не пожалеешь, князь!