Царский угодник. Распутин

Пройдясь пальцами по струнам, ощущая внутри странную печальную дрожь, Юсупов отложил гитару в сторону.

   — Не хочется ни петь, ни играть.

   — Не хочется — и не надо.

Наверху в это время раздался шум, Распутин насторожился, вывернул голову, словно коршун, замер.

   — Это что, Феликс? — спросил он.

Юсупов неопределённо махнул рукой:

   — От женщин всегда бывает много шума: то они обсуждают кого-нибудь, то обнову примеряют, то с портнихой консультируются — и всё на повышенных тонах.

Распутин оправил рукой бороду, облизал языком губы — во рту у него по-прежнему было сухо, Юсупов подумал, что «старец» сейчас вновь потребует чая, но Распутин, продолжая сохранять коршунью позу, попросил:

   — Сходи наверх, узнай, чего там происходит... Надоело впустую сидеть.

Князь — ловкий, стремительный — пулей взлетел наверх, смахнул ладонью капельки пота со лба, зажато, словно бы его мог услышать Распутин, вздохнул. Обратил внимание, что Дмитрий Павлович и Пуришкевич бледны, Сухотин держит в руках револьвер. Юсупов понял, что этим людям сейчас не легче, чем ему, — а может быть, даже труднее. Ожидание всегда бывает тяжёлым — ждать труднее, чем действовать.

   — Ну что? — нервно спросил великий князь.

   — Надеюсь, всё кончено? — так же нервно спросил Пуришкевич.

Юсупов отрицательно покачал головой:

   — Яд не подействовал.

Великий князь неверяще вздохнул:

   — Быть того не может!

   — Доза-то была огромная! — сказал Лазоверт.

   — И он всё принял? — спросил Пуришкевич.

   — Всё, — ответил Юсупов.

   — Есть следующее предложение, — начал Пуришкевич решительно, но Юсупов остановил его движением руки:

   — Тише, пожалуйста! Говорите шёпотом.

Пуришкевич перешёл на шёпот:

   — Предлагаю всем спуститься вниз и прикончить там этого... негодяя. Со всеми нами он не справится. Мы посильнее яда будем, — Пуришкевич холодно усмехнулся. — Всё его колдовство разом обратится в дым.

   — План не годится, — решительно заявил Юсупов. — Не выдерживает никакой критики.

   — Почему?

   — Много шума. Сейчас, ночью, ведь каждый чох слышен. Не-ет, — Юсупов энергично помотал головой. — Да потом, мы не справимся с ним. Вы даже не представляете, какая это бестия.

   — Что вы предлагаете, Феликс? — спросил великий князь.

   — Я прикончу его в одиночку.

Присутствующие долго не соглашались с Юсуповым, но в конце концов он убедил их.

   — Ладно, Феликс, — первым сдался великий князь, достал из кармана свой револьвер, протянул его: — Возьмите.

Юсупов молча взял револьвер, поставил его на предохранитель и засунул сзади за пояс, под полу кителя. Окинул взглядом собравшихся, вздохнул. Его одолевала странная слабость, словно бы не Распутин хлебнул яда, а он сам, на лбу постоянно возникал пот, внутри, в разъёме грудной клетки, что-то покалывало.

Распутин сидел внизу с опушённой головой, дыхание у него было прерывистым, с сухими всхлипами. Распутин даже не услышал, как князь спустился в подвал.

Феликс подошёл к нему, сел рядом. Распутин и этого не ощутил. Наконец он поднял голову. Взгляд у него был далёким, затуманенным, лишённым всякого выражения.

   — Вам нездоровится? — с надеждой спросил Феликс Юсупов.

Распутин тяжело шевельнулся, облизал губы.

   — Да, — хрипло проговорил он. — Голова что-то отяжелела и в животе жжёт. Дай-ка мне ещё рюмочку — легче станет.

Юсупов налил ему мадеры в новую отравленную стопку, «старец» поднял вино, судорожно вздёрнул одно плечо и залпом выпил. Другого человека эта стопка запросто превратила бы в труп, а Распутин после выпитого, наоборот, взбодрился, повеселел.

   — Ну что, Феликс, — вздохнул он сожалеюще, — видать, ничего не выходит у нас. Несчастливые мы, с тобой. Давай-ка лучше поедем мы к цыганам, а?

У Юсупова всё похолодело внутри — этот человек был далёк от смерти более, чем когда бы то ни было. Что-то сдавило Юсупову горло, и он расстегнул верхний крючок форменного кителя.

   — Поздно уже, Григорий Ефимович. Час-то посмотрите какой. Весь Петроград спит. И цыгане — тоже.

   — Петроград, может, и спит, а цыгане — нет, — возразил Распутин. — Они привыкли, что я приезжаю к ним поздно, и всегда ждут. Иной раз всю ночь ждут. — В голосе «старца» возникло неподдельное тепло. — Бывает, что в Царском меня задержат по делам или просто засидимся до позднего времени за беседой о Боге... — Распутин по-птичьи вскинул руки, жест был безнадёжный, вялый. — Время вроде бы наступило уже такое, что никуда, кроме собственной постели, не попадёшь — поздно, а я всё равно еду на машине к цыганам. Потому что они ждут меня, не спят... — Распутин хрипло вздохнул, теплота, натёкшая было в его голос, исчезла. Он неожиданно подмигнул Юсупову: — Телу-то отдых тоже требуется... А? Верно я говорю? Мыслями-то мы с Богом, а телом — с людьми.

«Старец» в упор смотрел на Юсупова, а тот смотреть ответно не мог, отвёл глаза в сторону и мысленно помолился: «Дай, Бог, силы мне...» Увидел распятие, стоявшее на камине, резко встал, подошёл к нему. «Когда же Гришка рухнет на пол, когда?» — это был единственный вопрос, который сейчас находился в его мозгу.