Царский угодник. Распутин

Телефонные звонки раздавались во дворце Юсупова до трёх часов ночи, многие из тех, кто тревожил князя, даже не думали, что звонить в такую пору уже неприлично, — предлагали свою помощь, кров, защиту, деньги, спрашивали о деталях убийства, на что усталый издерганный князь неизменно отвечал:

   — Помилуйте, какой Распутин! Какое убийство? Вполне возможно, что Распутин убит, но я к этому не имею никакого отношения. Я вообще слышал другую версию: Распутин убит в драке с цыганами — полоснули ножом по горлу, а труп закопали в подвале.

В конце концов звонки ему надоели, и он перерезал ножом телефонный провод.

Слишком много людей оказалось посвящёнными в убийство Распутина. Как ни пытался Юсупов увести молву в другую сторону — не удалось: всё обязательно возвращалось к нему и к великому князю Дмитрию Павловичу.

Днём, готовясь к отъезду в Крым, Юсупов неожиданно увидел, что перед дворцом хлопнулся на колени мужик в новеньких валенках и добротном, на меху, обтянутом прочной «чёртовой кожей» зипуне и начал молиться. Молился мужик азартно, с размахом, энергично плюхаясь лбом в снег — так, что во все стороны только ошмётки летели. Юсупов послал одного из слуг узнать, что произошло с мужиком.

Слуга вернулся с весёлым лицом.

   — Ну? — спросил князь.

   — Это он вам молится, ваше сиятельство, — сообщил слуга, — благодарит за то, что освободили Россию от Распутина.

   — Этого ещё не хватало, — Юсупов нахмурился, но в душе был доволен — он становился народным героем.

Через полчаса этот слуга снова зашёл в кабинет Юсупова.

   — Звонит директор Путиловского завода, — сообщил он.

Перерезанный провод телефона уже был восстановлен.

   — Что ему от меня надо? — спросил Юсупов.

   — Предлагает установить у дворца круглосуточную охрану из рабочих. Считает, что на вас обязательно будет совершено покушение.

   — Из-за того, что я якобы убил Распутина?

   — Да.

   — Чушь! Никакой охраны не надо!

События развивались стремительно, колесо раскручивало свои обороты, под его тяжесть попадали очень многие люди. Юсупов почувствовал, что так просто покинуть Петроград и уехать в Крым ему не удастся. Через час позвонили сами рабочие — вначале с Путиловского, а потом с Обуховского заводов, сообщили, что они приняли постановление взять дворец князя под охрану. Юсупов был непреклонен:

   — Чушь! Никакого Распутина я не убивал, и никакие покушения мне не грозят!

Но чувствовал он себя неуютно. Около дворца действительно начали крутиться какие-то подозрительные личности в бекешах с поднятыми воротниками и оттопыренными карманами. Юсупов, увидев одного из них, насторожился:

   — Кто это?

   — Говорят, что присланы министром внутренних дел Протопоповым для вашей охраны.

   — А ну-ка, братцы, возьмите-ка оружие да проверьте у этих молодцов документы, — скомандовал Юсупов слугам.

Документов у подозрительных дядьков в бекешах не оказалось. Юсупов приказал слугам оружие из рук уже не выпускать — всё происходящее ему не нравилось.

В Крым он отъезжал не один — с Ириниными братьями, великими князьями Андреем, Фёдором и Никитой[58]. Никиту сопровождал воспитатель, англичанин Стюарт, высокий, молчаливый, лысый, красноглазый, ничего не соображающий в том, что происходит в России. Самого Юсупова решил проводить его давний, ещё по учёбе в Лондоне, товарищ, английский офицер Освальд Райнер — человек преданный, искренний, посвящённый в детали заговора...

Да, слишком многие знали о том, что произошло, — знали пофамильно участников, детали убийства и даже место, где был сброшен в Неву труп «старца»... Надо было быстрее уносить ноги из взбудораженного города.

Ужинали в тот день поздно, при свечах, в каком-то угнетённом состоянии. Лишь один Райнер пытался развеселить Феликса, но это ему не удавалось, и Освальд, видя тщетность своих попыток, также умолк. Великий князь Дмитрий Павлович отбывал на фронт, в Ставку, через несколько часов.

На вокзал поехали в двух автомобилях, с предосторожностями и револьверами, засунутыми в карманы: телефонные звонки, особенно с заводов, вывели Феликса из себя, он начал нервничать, тревога, поселившаяся в нём, нарастала, клубень пустил свои длинные корни — Юсупов в машине то расстёгивал, то застёгивал крючки на стоячем воротнике своего кителя, сжимал зубы. Пальцы у него дрожали.

Молодой князь Фёдор сочувственно стиснул ему руку:

   — Феликс, Феликс, поспокойнее, дружище! Всё перемелется — мука будет.

   — Твоими бы устами да мёд, Федь, пить, — Юсупов почувствовал, как у него поспокойнело, сделалось невозмутимым, твёрдым, лицо.

Николаевский вокзал был ярко, будто в праздник, освещён, на заснеженной площади толпился безмятежный, приготовившийся к путешествию люд, громко кричали несколько человек с лотками, расхваливая свой товар — шаньги с картошкой, ватрушки с творогом, пирожки с ливером.

Пирожки с ливером есть было опасно — неизвестно, что за ливер был в них положен.

   — Похоже, что меня сейчас арестуют, — неожиданно проговорил Юсупов.

   — С чего ты взял? — спросил Райнер.

   — А видишь, сколько полиции набежало? На этом вокзале никогда не было столько полиции.