Царский венец

Есть ли под Петербургом местечко прекрасней и уютней,

чем Царское Село? Когда-то императрица Екатерина II

бросила благосклонный взгляд на царскосельский парк,

и возрос в окружении декоративных озёр и тщательно

подстриженных деревьев роскошный дворец. Затем

неподалёку от чуда архитектуры для любимого внука

Екатерины Великой выстроили новый дворец, светлый

и стройный, но Александр I Благословенный не очень жаловал его.

В этом-то дворце, небольшом и скромном по сравнению с пышным жилищем Екатерины, но более уютном, оснащённом по последнему слову техники, и обрели в полной мере личное счастье царь Николай и царица Александра. Здесь проходили дни, полные забот, важных и не очень, полные нежных чувств и тягостных раздумий, здесь росли дети и крепла любовь. И в этот тихий, скрываемый от завистливых глаз мирок доступ открыт был немногим. Здесь отдыхала Александра от жестокостей безжалостной войны — войны высшего российского общества и самовлюблённой интеллигенции против царя и царицы: слишком уж они были непохожи на них...

Аликс полулежала на диване с вязанием в руках. Она ещё не знала, кому достанется выходящая из-под её спиц шаль, но привычка дарить подарки, сделанные своими руками, оставалась в ней сильна, несмотря на то, что новые родственники явно воротили от них нос. Впрочем, как и от неё самой...

Уже прошло немало времени, и Аликс — царствующая императрица Александра Фёдоровна — прекратила задавать себе вопросы. Её синие глаза больше не наполнялись недоумением и обидой, в них не вспыхивал больше горький вопрос: «За что?» Она уже перестала повторять это в искреннем горе, когда до царской семьи доходили грязные слухи про «истеричную немку», упорно распускаемые под руководством некоторых Романовых высшим обществом, словно при дворе увлечённо играли в забавную игру: кто наиболее нелепую сплетню состряпает сегодня про жену императора. Александра научилась не плакать втихомолку — лишь грустно улыбаться, тут же прощая и забывая. Ибо ей не в чем было оправдываться перед ними.

Ольга, которой шёл шестой год, подбежала в слезах.

— Мама! Татьяна... она делает мне замечания, — залопотала девочка по-английски. — Она не должна, я старшая!

Александра ласково провела ладонью по белокурым волосам своей старшей крошки. Что бы то ни было, они всегда будут с ней, её муж и её дети — семья. И семья никогда не устанет верить ей и любить её. И так захотелось одновременно прижать к груди обеих старших девочек, у которых вышла очередная досадная детская размолвка, и сказать в который раз, как сильно-сильно она их любит! Но Татьяна, озорно посматривавшая из угла на жалующуюся Ольгу своими большими тёмно-синими глазами, явно не спешила к сестре. Маленькая Мария ползала возле Татьяны по ковру, расставляя вокруг неё игрушки. Мать улыбнулась, глядя на них.

— Не сердись на Татьяну, детка, — сказала она Ольге, — вот с таким уж характером она уродилась, что не терпит, когда рядом делают что-то, что ей кажется неправильным. Когда она вырастет, то станет более сдержанной. А ты будь доброй и не дуйся на неё, она ведь совсем ещё дитя, ты, конечно же, старшая, уже очень большая и смышлёная. Сердиться тебе совсем не к лицу. А то маленькие будут смотреть на тебя и перенимать плохое. Лучше учи их хорошему, Оленька.

Ольга внимательно всё выслушала — и горделивого выражения как не бывало. И тут же ясная и одновременно шаловливая улыбка озарила милое круглое личико.

— Угадай, что я задумала?

Иногда они развлекались так: дети задумывали слово, а мать старалась угадать его. Глядя на ставшее спокойным и мечтательным лицо старшей дочери, Аликс поняла, что она опять думает о «небесном». «Я счастливая, когда думаю о небесном», — так говорила маленькая Ольга.

— Ветер?

— Нет.

«Да, ветер всё-таки не совсем небесное».

— Облако?

Ольга, уже смеясь, отрицательно качала головой.

— Солнышко? — спросила Александра Фёдоровна, вспоминая тёплый и нежный голос мужа.

Ольга радостно закивала. Мать поцеловала её в лоб, и девочка вернулась к сёстрам. В то же время очередной приступ головной боли заставил судорожно сжаться её существо. Кто бы мог подумать, любуясь этой очаровательной женщиной с тонким ликом и гибким станом, расцветшей во всей прелести зрелой красоты, что её постоянно точит и терзает жестокая болезнь, медленно, но верно высасывающая силы? Кто бы смог поверить в это, глядя, как светятся и оживляются её выразительные глаза при дружеском разговоре?