Царский венец

И когда ей всё-таки удавалось хоть на миг молитвой отогнать страдание от горечи предательства и страх за детей, в душе оставалось главное — то, что живёт до самой смерти в сердце истинно любящей женщины, — безумная, снедающая тревога за мужа, если тому плохо.

А сейчас ему, возлюбленному Ники, было плохо, и его «старое солнышко» Аликс чувствовала это. Да, она вполне понимала создавшееся положение, понимала, что поезда задерживаются пьяной солдатнёй, понимала, что Ники, возможно, в плену у своих же соратников, но с надеждой, которую было ничем не убить, она ждала и ждала возвращения супруга. Вновь и вновь ему телеграммы, а они возвращались с убийственной пометкой: «Место пребывания адресата неизвестно».

«Ники, дорогой, ангел мой... где ты?»

Где он — лучший человек на свете, самый любящий в мире супруг и неоценимый сердечный друг на протяжении вот уже более чем двадцати лет? Вспомнилось строго-серьёзное и сияющее одновременно лицо жениха, стоящего рядом перед аналоем. «Господи, ни о чём более не прошу — только не разлучай! И если смерть — дай умереть вместе!»

Нельзя было сдаваться. Никак нельзя.

* * *

Потрясённая Александра Фёдоровна с трудом оторвала взгляд от листовки и в недоумении посмотрела сначала на Марию, потом на Жильяра, словно призывая их всё объяснить.

— Но ведь это невозможно!

— Вы считаете, государыня, что это очередная провокация? — тихо спросил Пьер.

Царица помолчала, потом ответила еле слышно:

— Не знаю.

В листовках, которые принесли сегодня во дворец, сообщалось, что император Николай II отрёкся от престола в пользу брата своего Михаила, который, в свою очередь, тоже отрёкся, и теперь власть принадлежит учреждённому Государственной Думой Временному правительству.

— Не знаю...

Через пару часов во дворце появился дядя Николая, Павел Александрович. После разговора с ним императрица, пошатываясь, вышла из своей комнаты. Верная подруга фрейлина Лили Ден и дочь Мария бросились к ней, чтобы поддержать. Опершись на спинку стула, Александра Фёдоровна некоторое время стояла молча. А потом побледневшие губы произнесли:

— Отрёкся!

Мягко отстранив от себя поддерживающие руки, царица, собрав последние силы, пошла навестить больных детей. Мысль о том, что теперь она — бывшая царица, ни разу не пришла ей в голову. Две боли разрывали сердце, два терзания. Первое — да как же могли они сделать это, подданные русские, государевы дети, как могли отказаться от отца? Как не страшно? Где же страх Божий и честь людская? И что же теперь с ними, с Россией, будет? И вторая боль, но в сердце женщины — первая: «Как он переживает ЭТО один, совсем один! И нет никого, кто утешил бы его, кто поддержал».

И страдание любящей женщины боролось с искренней скорбью императрицы, болеющей сердцем за своих подданных.

Она вошла в комнату цесаревича. Алексей заметно шёл на поправку. Сейчас он, хоть и очень слабый, сидел в постели, откинувшись на подушки, и выражение лица матери не укрылось от наблюдательного ребёнка. Александра Фёдоровна сумела улыбнуться. Её стало легче оттого, что мальчик ни о чём не спросил. Она нежно поцеловала сына — уже не наследника...

Когда одни бежали, другие приходили, чтобы заверить царское семейство в преданности. Александра Фёдоровна, необыкновенно бледная, встретила друзей, графа Бенкендорфа и баронессу Буксгевден, внешне спокойно. Баронесса обняла государыню, Бенкендорф взял её за руку. Оба плакали.

— Такова воля Божья, — произнесла императрица. — Господь посылает нам это испытание для спасения России. Это единственное, что имеет сейчас значение.

«Какое величие души... это один из тех характеров, которые с особой силой проявляются в минуту бедствия», — говорил потом граф Бенкендорф.

Но когда друзья ушли, Аликс упала на стул и разрыдалась.

Неожиданно распахнулась дверь, шумно и бесцеремонно: так влететь к ней могла только Анастасия, нынче лежащая в кори. Александра Фёдоровна вздрогнула и отняла руки от лица, не успев вытереть слёз. Царица изумилась: перед ней стоял пожилой слуга. Старик дрожал. Государыня взволнованно поднялась:

— Что?!

— Государь...— задыхался старик, — государь на проводе!

— Ники!

Забыв обо всём, в том числе о больном сердце, Аликс сорвалась с места и бросилась к телефону со скоростью и живостью, которые сделали бы честь и шестнадцатилетней Анастасии.

Родной голос, звуки которого вызвали у неё почти детское всхлипывание, без приветствия спросил:

— Ты знаешь?

— Да, — выдохнула она в трубку. Николай ничем не располагал, кроме этих двух слов — обоим супругам было известно, что телефон прослушивается.

— Как дети?

— Старшие девочки и Алексей идут на поправку, а Анастасия слегла. Мария держится из последних сил, но ей тоже нездоровится.

— Понимаю. Держитесь, мои дорогие, — голос в трубке тоже дрогнул. — Я скоро буду с вами.

Глава двадцать третья АРЕСТ. 1917 год, март — апрель

Двадцать второго марта в Александровский дворец приехал

генерал Корнилов.