Царский витязь. Том 1

– Отдохни, добрый гудила, – сказал Эрелис. – Освежись угощением и питьём.

Галуха попытался сесть. Залубеневшие колени сперва не хотели сгибаться, потом подломились. В палате возобновились разговоры и смех. Ознобиша повернулся к Лютораду:

– Да пошлёт Владычица доброму старцу ради нас ещё много земных лет. Мы надеемся, благословивший первый крик государя благословит и его рождение как правителя.

– Истинные слова. Многие оставили предубеждения, встретившись со святым.

«Благой дедушка всегда стоял за обиженных, не спрашивая о вере…» Ознобиша сотворил знак Правосудной:

– Кому судить о святости, как не тебе, достойный сын Краснопева! В Чёрной Пятери, уходя на орудье, ищут правду духа в молельне во имя твоего отца. И тебе прочат высокое место под рукою Владычицы.

Они поклонились один другому. Лютораду улыбалась гостеприимная Коршаковна. Молодой жрец вернулся к ней и к Эрелису.

– Люди говорят, шегардайский храм славен хвалами, – припомнил царевич. – Не доведётся ли нам услышать песнь веры из тех, что любезны благому предстоятелю?

Люторад задумался на несколько мгновений.

– Если таково твоё желание, государь, позволь возгласить одну, достигшую нас недавно, – сказал он затем. – Я, в духовной слепоте, полагаю её слишком вольной и мирской… это как бы не совсем даже хвала… но мудрый предстоятель снисходительно усматривает в ней пользу. Кроме того, она здесь многих порадует, ибо пришла из воинского пути.

Говоря так, Люторад с улыбкой поклонился Коршаковне, ведать не ведая, как встрепенулся у него за спиной Ознобиша. «Сквара! Братейка!»

Люторад запел верным голосом, обязанным упорным занятиям много больше, чем природному дару.

К должной поре плодоносит любой посев…
Если живых постигает всевышний гнев,
Кто-то припомнит, всегда ли был прям и прав,
А у другого лишь станет чернее нрав.
Кто-то последним куском накормит сирот,
Ибо иначе кусок не полезет в рот,
Чья-то, напротив, в кулак сожмётся рука:
Выпросишь у такого только пинка.
Гонят оборвышей прочь от сытых палат,
Будто в случившемся кто из них виноват.
Будто в два раза полнее станет лабаз,
Если не видеть голодных сиротских глаз…

Ознобиша понял, почему Люторад избрал именно эту «вольную и мирскую» хвалу. Она просто была несравнимо краше других. И словами, и голосницей. А ещё, послушав её, хотелось творить добро. «Осуждай меня сколько хочешь, строгий Цепир. Я прав…»

Что́ твоя сила, кулачный боец честной,
Если ты за бессильных не встал стеной?
Если жестоких обидчиков бедноты
Кто-то другой разогнал – почему не ты?
Жрец, оглянись! Вот оборвыш мимо прошёл.
Лоб хоть совсем расшиби о храмовый пол,
К Небу на крыльях молитв не взмоет душа,
Если осталась пустой ладонь малыша.
Каждый в урочный свой час шагнёт за черту.
Сделает шаг, трепеща на Звёздном мосту.
Вот когда праздное золото сундуков
Душу закрепостит прочнее оков!
Если ж чужой не была чужая беда,
Слёзы убогих точились не как вода,
Сколько бы тяжких грехов ни начислил жрец,
Смех и свобода спасённых – тебе венец!

– Это уже не первая достойная хвала, обретённая в Чёрной Пятери, – довершил Люторад. – Наш добрый друг, великий котляр, поистине достоин прославления. Он учит детей воинского пути служить престолу не только вооружённой рукой, но и словом.

Ознобиша перебрался поближе к Эрелису и Эльбиз. Царский выход длился.

Тремя днями позже Ознобиша стоял на выскирегском привозе. Время вернулось! Фыркали, чуя снег вдалеке, запряжённые оботуры. Купец Калита в сопровождении писаря обходил поезд. Проверял перед дорогой товары, телеги, людей. Прямо у колёс крутились пронырливые мезоньки. Чего не выпросят – украдут в суете. Ознобиша и Галуха приглядывали, как грузили в оболок расписной короб. Нетяжёлый, но довольно объёмистый.

– Ты куда теперь, наставник? Может, всё же постучишься в Невдаху?

Игрец зябко кутался в шубу, хотя до морозных мест ехать было ещё полдня.

– Нет уж, – пробормотал он, глядя в сторону. – Хватит с меня котла.