– Вот! Из-под ига принял, в часть платы, – хвастался покупкой Коготок. Его глаза искрились цветным бисером, карим да синим. – Баяли, нетронутая, хотя кто их знает, кощеев! Пусть пока порты зашивает и рыбу на привалах стружит, а коли выживет с нами да хороша вырастет… поглядим. Может, суложью своей сделаю. Слыхала, дурёха?
И протянул руку по голове потрепать.
У неё торчали во все стороны тусклые спутанные вихры. Отмыть, вычесать – лягут тёмно-бронзовыми густыми волнами. Под тяжёлой пятернёй маленькая невольница съёжилась, как птаха в руке ловца. Сломалась тростинкой, шлёпнулась на колени, от страха не поняв ни слова из сказанного.
– Добрый господин…
– В тех санях вроде ещё младшие были, – медленно проговорил Летень.
Потыка отмахнулся:
– На что мне малышня? Их другой покупщик увёл.
Девочка оглядывалась, не знала, на кого смотреть, всхлипывала, зубы стучали.
– Как звать тебя, дитятко? – спросил Сеггар. В грубом голосе звучала неумелая жалость.
– Добрый господин… эту рабыню… эту рабыню…
– Юла её зовут, – сказал Летень. – Жаворонок по-нашему.
– Дядя Сеггар, – подала голос Эльбиз.
Все повернулись. Брат и сестра стояли, тесно сплотившись. Одно существо о двух головах. Царевна протягивала на ладони кожаный потёртый мешочек, вынутый из-под одежды.
– Ещё что придумала? – помолчав, подозрительно спросил Неуступ.
Эльбиз сглотнула.
– Когда дядя Космохвост понял, что могут напасть, он велел нам из родительского ларца… выбрать по нещечку, носить подле тела… мало ли что…
Она распутала ремешок. В пасмурном свете замерцала серебряной чернью веточка рябины. Зелёная финифть листков, ягоды – жаркие самограннички солнечно-алого камня. Таких прикрас уже не делали после Беды.
– Ого, – присвистнул Сенхан.
Старинная запонка годилась в праздничную сря́ду царицы. А стоила явно побольше его знаменосного корабля.
– Братец Аро носит перстень отца, но лучше ведь булавку потратить, правда? – заглядывала в глаза царевна. – Дядя Сеггар, вот, ты возьми… В плату…
– И перстень, если не хватит, – разжал губы молчаливый царевич.
Двое сирот стояли перед могучими воеводами, протягивая последнее, что им осталось от матери и отца.
В лице Сеггара, малоподвижном от шрамов, ни дать ни взять что-то сломалось. Он отвернулся. Хрипло, через плечо, бросил Летеню:
– Ступай. Свергни иго.