Царский витязь. Том 2

Во дворе слышался лай. Пахло близким рассветом. Путилины работники снимали алыки с шестерых псов, запряжённых в длинную нарту. Нарта показалась Светелу не слишком удобной. Больше для красного выезда, не для тяжкой дальней дороги. Чужие воины в полосатых плащах вынимали из меховых полстей седока. Судя по голосу – вряд ли старше, чем Светел или заменки. Пламена светильников скупо выхватывали крытую цветным бархатом шубу, тонкое шитьё, красные сапоги.

– Не стерплю, чтобы ещё ты мне пенял! – гневался юнец, прибывший из иного мира, из сказки, из младенческих воспоминаний Светела. – Я и так принял все труды и все муки! Я, сын и внук царедворцев, допущенных в палаты Высшего Круга, трясся на мешках с вяленой рыбой и сам ею провонял до нутра, и вот какой мне оказан приём!.. И всё прихоти ради… чтобы каких-то телохранителей привести…

Он захлёбывался обидой, мешал свои неправды с чужими, привезёнными из Выскирега, из тех самых палат. Сеггар, всего-то сказавший «Ну наконец-то», перед юным вельможей был глыбой неотёсанной мощи. Наверняка мог одним щелчком закрыть ему рот до вечера. И… молчал. Терпел. Светел заново обозрел немыслимый путь, что очертил для него атя Жог. Это каким надо стать, в какую силу войти, чтобы словом, взглядом смирить не дурных Гузыней, не сына какого-то царедворца – весь Высший Круг, где сидят лишь ступенью ниже царей!..

«Я смогу, – поклялся он троим отцам, смотревшим на него с той стороны неба. – Я смогу!»

Заменки с немым отчаянием оглядывались то на Ильгру, то на Сеггара, то на Гуляя. Надо было что-то делать, выручать воеводу, но как?.. Осунувшаяся Нерыжень как будто встряхнулась, кровь вернулась к щекам.

– Уж ты прости наше неразумие, добрый батюшка красный боярин, – серебряным ручейком потёк девичий голос. Нерыжень выступила на свет. Она была так прекрасна сейчас, что Светел аж задохнулся. – Не побрезгуй скудостью, великий гость долгожданный! Пойдём к печи натопленной, за столы богатые! Пищами согреешься, пивом сердце возвеселишь, песнями душеньку восхрабришь…

Песнями?.. Как она поёт, Светел прежде не слышал. Но не усомнился – заслушаешься. Что важнее, не усомнился приезжий. Разящая красота Нерыжени постигла его вернее меча. Боярский сын забыл обличать, смолк, шагнул ей навстречу.

Сеггар кашлянул. Гонец вспомнил о нём и о деле, сунул руку за пазуху. Вытянул узкий кожаный тул.

– Вот письмо. Грамоте разумеешь?

Сеггар молча вскрыл тул. Полюбовался вислой печатью чистого воска, поди такую подделай! Развернул свиток. Сощурился. Отдалил от глаз. Он читал не слишком уверенно, не его это был хлеб и каждодневная надобность. Однако справлялся.

– «Эрелис, третий сын Андархайны… законный сын Эдарга, властителя шегардайского и всея окольной губы… повелевает Сеггару, сыну Се́нхана, прозванному Неуступом, вольному воеводе…»

– Повелевает, – благоговейным шёпотом, с непонятной нежностью повторила Ильгра.

– «…повелевает выдать благородному Мадану, племяннику верного слуги нашего, Фирина Гриха, сберегать… сберегаемых в его дружине детей славного рынды отца нашего Эдарга, именем Космохвост… им же рекла Косохлёст да Нерыжень… дабы он, боярский сын Мадан, их привёл пред лицо наше в стольном Выскиреге. К сему приложили руку Невлин, сын Сиге, седьмой боярин Трайгтрен, и Фирин, сын Дойгеда, пятый боярин Грих, великий обрядчик.

– Всё ли верно? – спросил высокородный гонец.

Голос прозвучал ещё раздражённо и немного насмешливо, – видно, грамотность Сеггара позабавила Мадана. Светел немедля задумался, как-то на месте воеводы справился бы сам. Андархской речи он, благодаря Пенькам, не утратил, хотя чистоту говора растерял. А вот с начертанным словом дела не имел давненько. «Это ведь, как до Высшего Круга дойду, тоже важно будет? Дадут вот такое письмо, тут и взопрею…»

– Верно, – сказал Сеггар. – И я узнаю́ руку Эрелиса Шегардайского, сына Эдарга.

– Тогда над означенными Косохлёстом и Нерыженью больше нет твоей десницы, вольный воевода. Им идти моей дорогой, а тебе, Сеггар Неуступ, – какой пожелаешь. Признаёшь ты это?

– Признаю, – проскрипел Сеггар. – Харр-га!

– Харр-га, – словно ставя печать, глухо, слитно и яростно отозвалась дружина. – Харр-га!

Светел уже знал: на додревнем морянском языке это значило то ли «высокий дом», то ли «дом превыше»… в общем, «наша взяла». Боярский сын поводил глазами, зримо потерявшись. Угрюмый клич дышал силой, незнакомой и неподвластной ему. Заменки стояли прозрачные, принимали славу, что воздавали им побратимы. Светел жалел, что не вынес Обидные, да не бежать за ними теперь.

Туманная щелья