Царский витязь. Том 2

Светел охлопывал себя руками в бараньих рукавицах, надетых на толстые варежки. Не помогало. Звёздная чернота вытягивала тепло. Мысль о возвращении к туманным вратам рождала глухую тоску. Слишком далеко. Слишком трудно.

Несбыточно.

Не стоит даже пытаться.

Оставалась дорога только вперёд.

Светел попытался представить отчаяние поезжан, когда они поняли, что сонное онемение становится смертным, что уже не поднять оботуров, да и самим, присев, не подняться… Или вовсе не было никакого отчаяния? Отступивший холод, покой, блаженная мысль: вот полежим, отдохнём, а уж после…

А никакого «после» не будет. Тишина, медленно переползающий прах. Жёлтая звезда в чёрном небе, то восходящая, то заходящая… Замёрзшие сухие тела. Нетленные гло́дни.

…Светел спохватился, очнулся. Придуманные мысли несчастных походников начали становиться его собственными. И он не помнил, каким образом прошёл последнюю сотню шагов. Дурной знак. Вдобавок начала болеть голова. Это было для него редкостью, потому заставляло насторожиться. Светел посмотрел вниз. Ноги стояли, вместо того чтобы идти. Тело силилось набрать воздуху перед очередным шагом. Рёбра лопались от натуги, рука тянулась содрать повязку со рта. Впереди смеялась, что-то втолковывала Сеггару Ильгра. Светелу тоже стало смешно, страна жёлтой звезды была местом, созданным для веселья и счастья. Сквара однажды узнает об этом и тоже придёт сюда, надо лишь подождать…

Пожалуй, Светелу никогда ещё не думалось так ясно, как ныне. Созвучья красного склада сами падали на язык, просились наружу. Вот только за гусельками в поклажу было хлопотно лезть.

Кочерга свернул со следа. Медленно, шаг за шагом побрёл вправо. Это оттого, что ступень коготковичей стала нестройной. Потыкины люди точно так же шарахались по сторонам, потом собирались. Казалось важным вернуть отбившегося на общую стезю.

– Дядя Кочерга!.. – захрипел Светел. Голос был шорохом прошлогоднего снега. Светел вроде помнил, что к витязям следовало обращаться иначе, но как? Недосуг с мыслями собраться…

Кочерга остановился. Светел понудил себя сделать несколько лишних шагов, поравняться с ним. Воин успел стащить не только повязку, но и личину, дышал вольно, жадно и часто, радостно улыбался. Лицо в вечных сумерках отливало синеватой окалиной.

– А восхочет ведь умницу завалить-измять, – прорычал сзади Гуляй. – Слышь, отрок! И ты хотел!

Светел оглянулся, чтобы повеселиться с ним вместе. Увиденное озадачило. У Гуляя по низу меховой хари висели кровяные сосульки. Светела согнуло от смеха. Внутри робко звучал голосок, утверждавший: так быть не должно, скинь морок, очнись!.. Светел сперва отмахнулся, однако голосок не смолкал.

– Дядя Кочерга, застудишься…

Всегда сдержанный витязь начал медленно замахиваться кайком:

– Я тебя, пасоку…

Светел так же медлительно увернулся.

Мало-помалу дружина сползлась в одно место. Небо постепенно запрокидывалось, царская звезда готовилась погаснуть за овидью.

– Ковш восходит! – обрадовалась Ильгра, указывая на восток.

Светел задрал голову.

– А должен быть незакатным, – сказал Гуляй и снова завёл своё: – Ведь доищется. Девка поскромничает пырнуть, брат не спустит…

На таких остановках походники всегда подкреплялись. И тем чаще, чем свирепее мороз: телу пища – как печке дрова. Светел вдруг вспомнил свою обязанность и то, что от самых ворот шли без перехватки.

– Я рыбки настружу?..

– Ну тебя, дурня, – с отвращением бросил Кочерга. – Ещё утрешними лепёшками брюхо распирает!

Ильгра тоже хотела что-то сказать, не сказала, отвернулась, от мысли о сочащихся жиром стружках ей взгадило.

– Кислого бы, – между судорожными вздохами выдавил Крагуяр.

– Баба беременная! – расхохотался Гуляй. – От кого нагулял? Аль ветром надуло?..

И закашлялся, как залаял.

Сеггар тяжело, натужно выговорил:

– А ведь мы умираем, братья.

Тут стало тихо. Витязи смотрели друг на дружку, похожие на мёртворождённых детей, обречённых Исподнему миру.

Горстка остывающей жизни, забредшей слишком далеко от спасения.

И тогда в тишине где-то близко раздался звук, которого они меньше всего ждали.

Кошачий крик.

Кот надсаживался, он звал на помощь, почуяв рядом людей.

Бездна

Светел сделал шаг и другой, потом лишь сообразил, что двинулся без приказа. Это было не важно. За спиной кашляла, материлась, отдувалась дружина. Светел раньше прочих выбрался на взлобок…

Молодые, весёлые, ражие коготковичи сидели кучкой, тесно прижавшись. При появлении Царской ни один не подал голоса, не шевельнулся навстречу. Было видно: сперва они сидели в кружок. Пытались развести костёр на обломках саней, но огонь так и не принялся. Тогда-то сгрудились, сберегая крохи тепла. «Вот посидим, отдохнём…»

Оттуда, из самой сердцевины, и нёсся надрывный призыв.

А ещё…

За последней стоянкой Потыки, в десятке шагов, попросту кончалась земля. Светел посмотрел в ту сторону, голова закружилась. Такого не должны видеть человеческие глаза. Может, у этой пропасти и был другой берег, но рассмотреть его не удавалось. Только ровный, будто ножом обрезанный край – и за ним ныряющее вниз небо, всё так же полное звёзд.