Царское гадание

— Ну, как же ты себе объясняешь все эти нежности, все это внимание? Вот хотя бы чай этот дурацкий. Ну с какой стати маленькой выходной артистке станут чуть не столы накрывать, когда она из театра вернуться изволила? Видала ты что-нибудь подобное с другими? Скажи, видала?

— Ну, нет? Не видала!

— Ага! Значит, «умысел другой тут был»?

— Никакого ровно умысла! Государь похвалил меня, прибавку мне сделать приказал, ну, они и обрадовались!

— Не обрадовались они, а исподличались, государю угодить хотят.

— Что же тут такого особенного? Ему небось все угодить хотят! Да ты договаривай до конца, не мямли!

— Мне мямлить нечего, все равно один конец.

— Какой конец? Про что ты?

— Да про то, что недаром же государь вдруг так расщедрился и приказал окружить тебя таким вниманием.

— Как? И государь недаром? — расхохоталась Асенкова. — Он-то кому же угодить хочет? Тебе разве? Прослышал, что я намерена сочетаться законным браком с выходным артистом Императорских театров Григорием Ильичом Нечаевым, и, желая быть тебе приятным, отдал приказ сравнять меня в окладе чуть не с первыми сюжетами? А ты, срамник эдакий, и поблагодарить его за это не догадался? Эх ты, разиня муромская! — И она, громко расхохотавшись, вновь стала насильно кружить его по комнате.

— Тише ты! Ведь еще не дано тебе такой полной воли! — остановил он ее. — Подожди, пока в полный форс войдешь, пока полным титулом именоваться станешь!

— Каким титулом? Про что ты, Григорий? — уже более серьезно переспросила его Асенкова. — Говори толком… иначе кто тебя, дурака, поймет?

— Ты-то умна не по летам! Тебе сколько минуло намедни?

— Семнадцать! — весело сказала она. — Целых семнадцать!

— Ну вот, видишь! А рассуждаешь ты как семилетняя. Станет тоже государь жалованьем твоим и разовым даром заниматься, есть ему время!

— Значит, есть, коли занимается!

— Нет, не то это значит, совсем не то, сама ты давеча Мефистофелев совет вспоминала.

Асенкова так и упала от смеха.

— Ой, батюшки, умру! — воскликнула она, хватаясь за бока от хохота. — Так это ты мне с государем «до обручения» целоваться запрещал? Ну скажи ты мне на милость: есть глупее тебя кто-нибудь на свете или нет?

— Время покажет, кто из нас глуп, кто нет! А я пока вот что тебе скажу: если ты по этой дороге пойдешь, так забудь обо мне, не заботься, что со мной станется и куда я денусь. Не твое это дело, не твоя забота!

— Ничего ровно с тобой не станется. И заботиться я о тебе, дураке, буду, потому что если дурака одного по белому свету пустить, так он, словно мышь, пропадет. Подождем мы с тобой, чтобы состоялось зачисление в штат моего жалованья, а там и подадим в дирекцию заявление, что желаем обвенчаться! Александра Михайловича Гедеонова с Павлом Степановичем Федоровым в посаженые отцы пригласим. В шафера возьму балетных во фраках, а в крестные отцы потом самого государя пригласим! Я, пожалуй, заранее его попрошу, благо он ко мне так милостив! Знаешь, послезавтра опять наш «Полковник старых времен» идет, и государь обещал принцев каких-то иностранных с собой в театр привезти. Хочешь, я сама ему скажу, что замуж выйти собираюсь?

Нечаев молча встал и взял со стула свою шляпу. Он видел, что его молоденькая невеста не притворяется, действительно верит в тот светлый вздор, который говорит, и ему как-то мучительно грустно стало и за нее, и за себя. У него как будто стрелой пронеслось в уме убеждение в том, что все это мнимое счастье не даст им обоим настоящего, неподкупного счастья. Как будто молнией обожгло его какое-то странное, почти страшное предчувствие.

— Прощай! — сказал он. — Ей-богу, пора. И тебе завтра рано вставать надо, если ты хочешь действительно к Агафье Тихоновне проехать, да и мне выспаться надо. Плохо я что-то себя чувствую, устал я.

— Это ты от радости, дурашка! — по-прежнему весело и беззаботно прощебетала Асенкова. — Ну, ступай, ступай! До свидания… до завтра! — И она, крепко поцеловав Нечаева, шаловливо вытолкнула его на лестницу.

Проводив жениха, Асенкова собиралась лечь спать, как вдруг в комнату к ней вошла одна из классных дам, та, которая присутствовала в театре с воспитанницами и была свидетельницей милостивого разговора государя с молоденькой дебютанткой.

— Вы не спите, ma chere? — спросила она. — Можно к вам?

Асенкова, не привычная к таким визитам, встретила ее почтительным реверансом.

— Вы что это, чай пили, мой ангел? — продолжала классная дама таким непривычным тоном, что молоденькая шалунья едва могла удержаться от душившего ее смеха. — Дадите и мне чашечку?

— Ах, пожалуйста! — И Асенкова бросилась наливать чай.

Она, наивная до полного ребячества, не могла постигнуть причину той перемены, которая разом совершилась вокруг нее. Ей все казались такими исключительно, такими невыразимо добрыми.

— Вы одна были? Или у вас был кто-нибудь из подруг? — спросила классная дама, принимая из ее рук чашку горячего чая.

— Нет, у меня товарищ был, одновременно со мною выпущенный из училища, артист Нечаев!

— Нечаев, Нечаев… — сказала классная дама, прищурив глаза, как будто что-то припоминая. — Не помню что-то. Он куда же выпущен? В балет?